С видом на Париж, или Попытка детектива

Вы помните, какое в совковое время было наше отношение к характеристикам? Их требовали всюду, даже в плавательный бассейн без характеристики нельзя было записаться. И конечно, мы их писали. Бестрепетной рукой автор сообщал о себе, что он умен, образован, профессионален, как-то особенно политически подкован, незаменим и так далее.

Сенечка Кротких вполне толково написал индивидуальную часть характеристики, а вместо предлагаемой завлабом «рыбы», не хотелось ему ее редактировать, приписал для машбюро: «Дальше все как у Кучерявого». Он имел в виду Вадима Кучерявого, чья характеристика тоже лежала в папке.

Машинистка добросовестно перепечатала текст. Попалась дура.

Бумага Сенечки Кротких так и пошла по инстанции с фразой: «Дальше все как у Кучерявого». Мы не поехали на конференцию и не удивились этому. Мало ли из-за чего нас не пустили в Осло. Но мы испытали шок, когда узнали истинную причину, а точнее говоря, когда поняли, до какого верха дошла эта характеристика с фразой про Кучерявого. Документы для загранпоездки должны были проверять вначале в первом отделе лаборатории, потом института, потом… там этих коленцев не менее десяти, а отловили негодную характеристику только в первом отделе самого, можно сказать, Господа Бога. В ошибку в верхах не поверили. Стали искать, кто такой Кучерявый, потому что понятно — это кличка. Потом стали искать пособников, пропустивших такую бумагу. Кончилось все пшиком, мыльным пузырем. Хотя, может быть, какие-то головы на этом полетели.

— Что у нас все байки про оформление за границу? — спросила Галка.

— Это потому что мы сюда прорвались.

— Теперь записывай мои истории.

Рассказы Галины Евгеньевны про учеников.

Экзамен на аттестат зрелости. Учитель спрашивает у Коли Конюхина:

— Как работает трансформатор?

Коля задумался, рассматривая подтеки на потолке, потом молвил:

— Гудёт.

— Что ты говоришь-то? — опешил учитель. — Как — гудёт?

— У-у-у-у…

— Галка, сознайся, что это произошло не в твоей школе. Это уже народное творчество.

— Если честно говорить, то я не помню. А вот из моей практики.

Тоже экзамен, но по литературе и уже на аттестат. Ученица бодро рассказывает, кажется, про «Молодую гвардию». Словом, по военной прозе. Но что-то в ее рассказе насторожило экзаменатора, не было стройного изложения мыслей.

— При чем здесь коллективизация? Когда началась Великая Отечественная война?

Ученица тревожно замолчала. Галка, видя, что ее ученица гибнет, решила ей помочь, встала с места, прошлась по классу, чтобы ноги размять. Идет неторопливо вдоль стола и как бы про себя напевает: «Двадцать второго июня, ровно в четыре часа, Киев бомбили, нам объявили, что началася война». Ученица расцвела и сказала твердо:

— Великая Отечественная война началась в двадцать втором году.

И еще один Галкин рассказ.

В классе всегда найдется урод, который портит общую картину успеваемости, сводит ее на нет. В конце года Галка стала водить Витю Злобина по учителям, чтоб хоть как-то его аттестовать. Привела к химику и дверь подперла, чтоб не вырвался. Потом химик с возмущением рассказывает:

— Я спрашиваю его про насыщенные растворы, а он никак не может дать определение. Я ему подсказываю:

— Если в чай положить ложку сахару, какой будет чай?

— Сладкий.

— А если еще ложку сахару положить, что будет?

Витя смотрит на меня как на идиота.

— Очень сладкий.

Тогда я, потеряв терпение, говорю:

— А если пять ложек сахара на стакан?

Здесь Витя обиделся:

— Такой чай и пить нельзя. Зачем добро переводить?

Мы никогда не хохотали так над подобными незамысловатыми рассказами дома, а здесь просто корчились от смеха. В прекрасном и опасном Париже истории про наших бестолочей любых мастей были ниточкой, цепочкой, которая пристегивала нас к дому. И мы вдруг затосковали все разом, захотелось в Москву, а лучше в Подмосковье на берег тихой речки…

19

Вечерело… Впрочем, это определение времени не подходит Пализо. Для французского городка у него слишком русское звучание. Тем более что в первых числах июня темнеет очень поздно. Мы с Алисой поднялись почти одновременно.

— Ты, Галь, лежи, а мы пройдемся ненадолго. Воздуха глотнуть.

— И сигарет надо купить. Здесь рядом, в кафе.

Галка посмотрела на нас диковато, но ничего не сказала. Видно, в самом деле паршиво себя чувствовала. В добром здравии она бы тут же поймала нас на лжи: «Девки, какие сигареты? Мы восемь блоков „ЛМ“ через границу перевезли. Кто же во Франции покупает сигареты?» А тут она промолчала и закрыла глаза:

— Идите, а я подремлю.

Странно, у Сименона обязательным участником его детективов бывает дождь. Он либо льет как из ведра, либо моросит, он или только что кончился, или вот-вот начнется. У нас все наоборот. Холодно бывало, но дождь не шел никогда. И этот день был сухой и солнечный, а вечер мягкий и с бледным серпиком луны, то есть никакого признака осадков. Сименон вспомнился потому, что мы тоже стали невольными персонажами жанра. Галки нет, мы одни, можно было что-то обсудить.