Через несколько часов мы остановились на отдых. Вокруг палаток были установлены посты, меня проводили в одну из них, Астелиат разместился по соседству. Мне нравится, конечно, путешествовать по миру, тем более, если всю тяжелую работу за тебя делают мужчины. Но вот то, что удобства — за ближайшими кустиками, просто невыносимо. Но самое страшное было в том, что меня везде сопровождали головорезы будущего супруга. "Так нечестно, сам‑то он потихоньку уединяется, и никто за ним не подглядывает", — думала я, возвращаясь с очередного променада в кустики. Астелиат как раз исчезал с другой стороны стоянки. Внезапно что‑то зашуршало, он вскрикнул, сделал шаг по направлению к нам и медленно сполз на землю. К нему тут же бросились его солдаты. Астелиата подняли и занесли в его палатку.
— Что случилось, — прорвалась туда и я.
— Змея укусила, и, видимо, ядовитая!
— Так сделайте же что‑нибудь, — набросилась я на солдат.
— А что мы сделаем, вон лекарь наш и то не знает, с чего начать.
— Это правда? — спросила я у сидевшего возле постели Астелиата отрядного медика.
— Да, госпожа. Я не знаю даже, какого вида змея его укусила. А противоядий общего действия у меня нет.
Я закрыла глаза, осела на пол палатки, и обратилась к степи:
"Помогите мне спасти его! Мне нужно знать, какая змея его укусила и как теперь его лечить".
"Вета, так ли тебе это нужно? Пусть он умрет, и ты станешь свободной от своих клятв!"
Я задумалась. И ведь, действительно так! Но почему же мне так горько от одной мысли, что его не станет? Он ведь мой враг!
"Я не могу его бросить"…
"Ты, девочка, его любишь!"
"Неправда! Я не могу любить того, кто держит меня в плену! Не могу любить убийцу моих друзей".
Степь рассмеялась, а потом дала ответ на мои вопросы:
"Змея шипохвостка, ее яд смертелен. Противоядие есть, но оно может лишь задержать отмирание тканей. А помочь ему может лишь трава белоголовка стрельчатая. Ее нужно растолочь в миске, потом прикладывать на место укуса и давай эту кашицу ему есть. Ближайшая белоголовка растет прямо у вашего лагеря. С восточной стороны есть валун, ищи под его боком".
Я соскочила с пола так стремительно, что даймоны схватились за оружие.
— Его укусила шипохвостка, вводите противоядие. Я сейчас…
Я выскочила из палатки, сориентировалась, увидела валун, подошла к нему и, порывшись вокруг камня нашла неприметную стелящуюся травку с маленькими белыми цветочками.
Я растерла ее в выпрошенной у лекаря ступке, и, вооружившись куском материи, сделала повязку на ноге Астелиата. Потом приподняла его голову и маленькой ложечкой постаралась скормить ему чуть — чуть получившейся кашицы.
Лекарь с подозрением наблюдал за моими действиями, потом отвел меня в сторону от постели и спросил:
— Ты знаешь, что противоядие практически бесполезно?
Я кивнула.
— А это поможет? — он указал на растертую в ступке траву.
— Должно.
Он с изумлением посмотрел на меня, потом кивнул и, устроившись у постели Астелиата, начал наблюдать.
Я еще чуть постояла в палатке, потом направилась к себе, дав указание лекарю каждые несколько часов скармливать Астелиату по ложечке целебной кашицы. Вот теперь можно и отдохнуть.
Насколько я поняла, даймонам отдых был совершенно ни к чему. Они могли обходиться без сна сутками, при этом ничуть не страдая от усталости. Ускоренной была и их регенерация. Я еще не выспалась, а Астелиат уже успел оправиться от отравления змеиным ядом. Он сидел в моей палатке и терпеливо дожился моего пробуждения.
— Привет, милая! Просыпайся уже! — он подсел поближе и пристально вгляделся в мое заспанное лицо.
— А тебе не кажется, что это несколько неприлично, врываться в комнату к даме, когда она еще в постели?
— Но эта дама — моя невеста, — он наклонился, отвел с моего лица сбившийся локон. Его губы приблизились к моим, затем, не дотрагиваясь до них, сместились к щеке, оставляя горячий след дыхания. — Ты пахнешь жасмином, свободой и степью.
Он отстранился, я с облегчением вздохнула, что не укрылось от его слуха. Астелиат улыбнулся.
— Зачем ты это сделала?
— Что? — не поняла я.
— Спасла меня? — он отвернулся, потом поднялся с кровати, отошел к стенке палатки и уставился в нее, разглядывая брезент.
— А что, не надо было? — я начала язвить. Мало того, что врывается в мою палатку, так еще и обвиняет в том, что я спасла его шкурку.
— Когда я предлагал тебе дать мне клятву, я был уверен, что ты вонзишь мне кинжал в любой момент, стоит мне расслабиться.
— Это был такой тонко просчитанный способ самоубийства?
— Все шутишь…
— Да уж какие тут шутки… Ты, пожалуйста, не поворачивайся, так вот и стой, я переоденусь, а то мне неприятно лежать тут, когда ты мне нотации читаешь.
Он было дернулся обернуться.
— Я же попросила… Не бойся, у меня нет кинжала.
Он хмыкнул, но поворачиваться не стал. Я подскочила с постели настолько быстро, насколько позволил мой живот, натянула широкое и удобное платье. Достала расческу и стала приводить в порядок волосы.
— Итак, — спросил он, — почему? Тебе ведь стоило просто ничего не делать. И никто бы тебя ни в чем не обвинил — сам виноват.
— Не знаю, — ответила я. — Приступ милосердия!