С волками жить

Он вспомнил, что нужно объехать кружным путем и попасть на Валгаллу с северной стороны, чтобы избежать этой киношной катавасии. За квартал до своего дома он наконец увидел то, что ожидал увидеть слишком уж много месяцев, всех и не сочтешь, и в миг восприятия сообразил то, что понимал всегда — но не в сознании своем, а в какой-то более истинной глубине крови, потому что телесное знание было старым, старше ума, оно знало болото и бревно, и смысл бревна, и крокодила, дремавшего на этом бревне: на дорожке рядом с БМВ Тии стояла чужая машина, чужой синий «Следопыт». Уилл немедленно отъехал задним ходом и поставил машину настолько дальше по улице, что Тиа его, быть может, не заметит. После этого сидел и ждал. Ум его заспешил вновь, и Уилл пытался не обращать на него внимания, слова лепились и перелепливались, и возвращались к нему, сколь часто б он их ни разметывал, они кружили и зудели у него в голове черными хищными птицами с упорством правды, от которой было никак не отмахнуться. Он не желал позволять себе слышать в собственном ухе то, что́ в голове у него складывали буквы, чистейшую возмутительность мысли. Не переставая, ерзал на сиденье. Никак не мог устроиться поудобнее. Не мог усидеть спокойно. Между домов ему был виден океан, весь этот гомон и смута, громадный вздымающийся накат, собранный из безбрежно множащихся нервных черточек.

Час спустя он увидел, как из дома, его дома, выходит мужчина. Из портфеля на сиденье вытащил бинокль и навел. Тиа стояла в дверном проеме, хорошая хозяйка до конца. Мужчина, посторонний, постоял возле своего «следопыта», позвякивая ключами в руке. Был он, конечно, молод и подтянут, заурядный калифорнийский мальчик вообще без каких бы то ни было отличительных черт; казалось, он с сосредоточенной благодарностью впитывает каждый драгоценный слог, выпадающий у Тии изо рта. Уилл наблюдал: оживленные движения ее губ, незамедлительный отклик его, этот старый пинг-понг, в котором нет проигравших. Затем губы замерли, и рука Тии взметнулась, дружески маша, а посторонний влез в чужую синюю машину и отъехал.

Джонсон подождал, пока тот не проедет мимо, после чего завелся сам и двинулся следом. Он не злился. Он не был несчастен. Он был сосредоточен. Никаких иных транспортных средств не существовало, кроме угловатой синей коробки, что выписывала зигзаги у него перед глазами, как бы привязанная незримым тросом к переднему бамперу его собственной машины. Вверх и вниз, за и сквозь, извилистые бетонные лапшины шоссейной системы Большого Л.-А., аж до Лонг-Бича и к уединенному жилому комплексу для одиночек под названием «Дворы „Sol y Solmbra“»[147].

Джонсон довел «следопыт» до парковки и с благоразумного расстояния пронаблюдал, как посторонний выбрался из машины, запер ее и небрежно прошелся по дорожке в тени, сунув одну руку в карман, затем свернул к двери, похожей на любую другую дверь, повозился с ключами и наконец скрылся в квартире, подобной любой другой. Со своего сиденья в «бестрепетном» Уилл уставился на дверь. Дверь как дверь, похожая на любую другую. Поглядел налево, поглядел направо. Парковка была пуста. Он вновь перевел взгляд на дверь. На двери имелся латунный номер. В бинокль он мог прочесть цифры. Номер был 42. Он вышел из машины.

По пути домой он заехал в «Вонс» взять авокадо — хотелось гуакамоле — и пока переминался у стойки с овощами, заметил причудливую гибкую женщину в сером спортивном костюме: она одну за другой тискала пухлые маниоки. Бочком он придвинулся к ней. Улыбнулся.

— У вас руки, — начал он…

Когда же наконец вернулся в святилище своего дома, Тию он застал наверху — она купала Тодда.

— Где ты был? — спросила она. Лицо осунулось, голос плоский.

— Подарки к Рождеству покупал, — ответил Джонсон. — Не смотри в машину.

Тодд встал в ванне, розовый и скользкий, сучок пениса торчит из-под животика, словно пластмассовый клапан у надувной игрушки.

— Смотри, папа! — закричал он. — Посмотри на меня! — Сунув руки себе под мышки, он принялся хлопать локтями, как крыльями. Ртом при этом он издавал резкое кряканье, а затем намеренно плюхнулся спиной в ванну, обдав мыльной водой всю стену, пол и свою мать.

— Тодд! — крикнула она, слепо смахивая с глаз пену. — Тодд, сядь! — Мальчик не переставал хихикать, глядя, как на это отзовется Уилл. Тиа перевела взгляд. — Он весь день такой… — она повернулась, схватила сына и потрясла его, — …и он поранится.

— Слушайся мамочку, — велел Джонсон. — Она у тебя хорошая мамочка. — Он расточал улыбки, словно благословения просителям у своих ног.

— Он перевозбудился, — пояснила Тиа. — В садик к ним сегодня приходил Санта.

— Неужели?! — воскликнул Джонсон с притворным изумлением.

Тодд серьезно кивнул.

— А у него был красный костюм и большая седая борода?

Глаза у Тодда расширились от воспоминания.

— Да! — воскликнул он.

— А он говорил «хо-хо-хо»?

— Нет! — крикнул Тодд. — Он ПУКНУЛ! — Последнее слово он провопил, плюхнувшись обратно в мыльную пену, преувеличивая припадок своего веселья.