С волками жить

Свечные огарки разных длин и оттенков судорожно поблескивали с каждой наличной поверхности, включая сиденье экзерцикла, верха дохлого телевизора и каждой шаткой стопки новых компакт-дисков, поднимающихся сталагмитами по всему жесткому полу без ковра с интервалами полосы препятствий. Стены комнаты светились, как загорелая кожа. Освещенная до романтической чрезмерности живыми оранжевыми и желтыми огоньками другого времени, простая животность тела была неоспорима, мягкая игра огня на округлых членах, глаза возлюбленных, приукрашенные рельефами, порталами, неведомыми электрическому миру. Ни на ком не было никакой одежды.

Шея глубокомысленно выгнута, она оценивала его, ни слова не говоря.

— Что? — закричал он, и терпение и выдержка его уже начинали таять.

— У-у-у, ты шевельнулся. Ты все испортил. — Говорила она с нарочитой капризностью избалованного дитяти.

— Так и что я тут? — спросил он, пытаясь сохранить ту позу, какую ему полагалось выдерживать. — Скажи мне.

— Немножко туда. — Она шевельнула руками, сознавая свою режиссерскую роль. — Сюда, нет, больше так… хорошо, нет, ладно, хорошо, дальше, дальше — стоп!

— Развлекаешься?

— Ну вот так, — объявила она, — погляди на себя, — метнув торжествующий палец в стену на его анатомически правильное теневое «я». — Громадина. Ну и здоровый же ты парень.

— Мистер Гудъйиэр. — Он поюлил бедрами в приятном для глаз соответствии с преувеличенным своим двойником, подскакивавшим на гипсокартонном экране.

— Осторожней, — предупредила она сквозь смех, — не то обожжешься.

— А теперь, дамы и господа, — руками он поманипулировал собой, — говорящий жираф. Благодарю вас. Не уходите, потому что, когда я вернусь — покажу вам свою уточку и своего гусика тоже покажу. — Он переместился к открытому дверному проему и, сократясь до единичных плотских габаритов, свернул с глаз долой.

— Только попади уже в лохань, — крикнула она ему вслед. — Мне надоело наступать в твои ссаки.

Бесшторные окна были широко распахнуты, и голодные комары вплывали с жаром, летним зудом удушающей влажности и долгих бессонных ночей. Воздушный кондиционер — вместе с остальным электричеством — отрубился многими часами раньше в совершенно неподходящий миг: прямо посередине кульминационной сцены «Изверга без лица»[24], последнего натиска на нескольких оставшихся персонажей (нашего делового военного героя, нашего романтического интереса с научной жилкой, нашего среднего корма для чудовищ из обреченных селян и дурней-срочников) мародерствующей армии умственных вампиров, бестелесных мозгов, бегающих на спинномозговых хвостиках, словно исполинские пяденицы, дьявольского отродья экспериментов немощного профессора по материализации мысли. Чего они хотели? Еще мозгов. Как они их добывали? Вскакивали на загривки жертв и всасывались в основание черепа. Кто-то должен был добраться до реактора и отключить их источник энергии! И тут телевизор сказал: «Сверк! Чпок!» — как будто их сфотографировал, и в следующий миг они уже сидели в темноте. Что за херня? Уму непостижимо; она материлась и ныла. Он немного поспотыкался по полуподвалу, напольная грязь поврезалась в его босые стопы, пока он безрезультатно возился с предохранителями.

— Счет ты, блядь, оплатил? — голос у нее — гаже некуда, она постаралась изо всех сил. Он ответил, что да. Она сказала, что возмутительные враки лезут у него изо рта, как из вонючей выгребной ямы. Запрыгнула ему на спину, заколотила ему по плечам кулаками. Он отшвырнул ее на матрас. — Долбаный ты идиот. Жирная говеха. — Спокойно он велел ей заткнуться. — Жаба уродская. — Пауза. — Я не могу так жить. — Пауза. — И заткнусь, когда мне захочется заткнуться. — Потом она не раскрывала рта, пока он бог знает откуда не вытащил коробку сломанных свечей, не расставил их в их нынешней конфигурации и торжественно не поднес к каждому фитильку спичку, нараспев читая насмешливый обет ее чарам. — Ладно, — произнесла она. — Только ты все равно мудло.

Пока он был в ванной, она снова зарядила трубку, торопливо ее выкурила. Любила она этот вкус, полезный-ото-всего-что-б-тя-ни-мучило, экспресс-гидравлику подъема, одновременный видеоряд чего-то ощутимого, вылетающего из макушки. И выдох. Восторгало ее видеть, как из лица ее изливается волшебство, из ее темных глубин, блескучие эльфийские частицы себявости разбрасываются по всему миру, и ей не нужно было делать, не требовалось быть чем-то больше распростертого тела на желтевшем матрасе в жаркой комнате, чтобы все вокруг нее менялось. Сама она уже изменилась и поменяла себе имя, и звук ее перекрещения был: Латиша Шарлемань.

— Чёэт тытам делшь? — прозвучал его голос, невнятный, отвратный, саркастичный раз сосредоточенность у нее нарушилась, она чуть не обломалась. Скакала на одной ноге, стараясь втиснуть свои дурацкие клоунские мослы в пошедшую стрелками пару лосин.

— Пошла на улицу, — логично объяснила она. — На пробежку. — Она не знала, что именно этим и собиралась заниматься, пока не произнесла вслух.

— Черта с два.