С волками жить

Уайли входит в кухню, где останавливается окинуть сцену острым взглядом детектива: нервный дневной свет, обеденные обломки, каплющий кран, оставшийся без присмотра телевизор, беззвучно настроенный на вечерний повтор «Совершенных незнакомцев»[20], окровавленное посудное полотенце, лаймы дольками, торчащие выдвижные ящики, раскатившиеся оливки, сальные ножи, а к дверце лязгающего холодильника приклеен детский рисунок карандашом — треугольная шляпа на косой счастливой физиономии поверх красной котлеты туловища с руками-вилами и цыплячьими ножками, с подписью «Палпка». Похоже, он не может найти то, что хочет. Он продолжает двигаться по затененному коридору, кубики льда потрескивают фасолинами в волшебной тыкве стакана, который он держит перед собой, расчищая бесов у себя на пути. Его ноги в «найках» беззвучно падают на постмодернистское серое ковровое покрытие, покуда он тихонько, тихонько восходит по лестнице — войти вором в зачарованное пространство комнаты его единственного сына, пропахшее пузырчатой жвачкой. Спящий мальчик потерялся в коконе простыней с черепашками-ниндзя, из которого доносится равномерный сип его астматического дыхания. Со стен грозят плакаты с трубящими динозаврами и осклабившимися рок-звездами. На книжных полках — скромная охапка книжек и террариум — жилище Черники, ручного хамелеона семьи[21], а также арсенал военных игрушек, достойный Министерства обороны, занимающий все наличные дюймы складского пространства и каскадом спускающийся на пол в запутанном отступлении и восходящий через всю заваленную столешницу письменного стола, из коего хаоса Уайли выбирает сине-желтый детский бинокль из пластмассы. Неподвижно стоит у окна перед исчезнувшим небом, затемненными крышами и стенами своих соседей, перед той жалко чахлой березкой рядом с песочницей в его собственном пустом дворе, а на террасе у него под носом — его жена и ее гости точно в таком же виде, в каком он их оставил. Он подносит бинокль к глазам, настраивает захватанные пальцами окуляры на лицо Ро; смотрит, как она разговаривает, на причудливые движения ее увеличенных губ, на ее ходящую поршнем нижнюю челюсть. Увеличенные и рассматриваемые с этого нового ракурса, ее знакомые черты кажутся искривленными и непропорциональными — яростные наброски современного портрета, какой натурщице вряд ли понравится. Сквозь запечатанное окно своего дома с контролируемой атмосферой он не слышит ни слова, лишь бессмысленные вяки смеха, несмолкающий рокот двигателя баритона Томми. Он наблюдает за Ро, затем переводит бинокль на Джерри. Наблюдает за ней. Видит ее мелькающий язычок. Панорамирует на Томми. Нос с намеком маячит на вежливой повседневной маске. Бинокль перемещается. Он наблюдает за Ро. Наблюдает за Джерри. За Томми. С этой точки он не сдвигается. Диалога нет. Лишь движенье бинокля.

А внизу на террасе любящая повеселиться троица сплетничает о Фрэнки Д., которая предположительно переспала почти со всем средним управленческим звеном «Рибмена и Стоуна». На корпоративные мероприятия она надевает непристойную одежду. Волосы у нее — как трава из пасхальной корзинки. Она считает, что у нее есть подруги.

Любая реплика, произносимая Джерри, топорщится остроумием. Всякий жест Томми очерчен изяществом. Когда он касается ее руки, чтобы подчеркнуть какой-то довод, между ними проскакивает послание совершенной ясности. Это лучшие люди, каких Ро в жизни знала. Лучше ей не бывало много месяцев. Она купается в новом понимании, нежданном даре этого вечера тому ее «я»-Золушке, что слишком уж долго оттирала начисто одни и те же каменные плиты, и понимание это ей говорит: твою жизнь ты же и изобрела, только и всего, вся твоя жизнь — твое изобретение, наивная очевидность этого положительно опьяняет. Ты сама все придумала, ха-ха. Вот она замужем за Уайли, а вот — не замужем. Вот у нее есть дети, а вот — нет детей. В этом ощущение игры, какого ей с самого детства не хватало. Она смотрит на Томми. Вот она склоняется к…

Вот Джерри делится выпивкой, а Томми подвергает деконструкции иронический ужастик с расчлененкой — или это просто затянувшийся анекдот? — и когда Ро переводит взгляд наверх проверить, как там луна, ей на глаза попадается быстрый проблеск Мамы, замершей в окне на втором этаже, но — нет, галлюцинация развеивается, она отказывается поддаваться тем устаревшим эмоциям, всей этой приманке с душком, не сбивай настройку головы с настоящего, зачем этой вечеринке вообще кончаться?

— Черт бы драл этих комаров! — Джерри нетерпеливо шлепает себя по неприкрытым ногам. — Меня эти гады буквально всю искусали.

— Это потому, что ты такая сладенькая, — острит Томми, скребя и себя по руке. — Где же наш летучий мыш-дружочек, когда он так нужен?

— А я ничего не чувствую, — хвалится Ро, вытягивая руки к небу. — Я в зоне, свободной от букашек.