С волками жить...

— Три года я тебя не видала, если не считать нескольких дней, проведенных у вас в Бульмере; скучно там было, не правда ли?

— Я не скучала, если б только бабушка не так часто…

— Злилась, — смеясь подсказала леди Долли; — знаю я ее, самая неприятная женщина в мире; старик-герцог был премилый и красавец, но ты его, конечно, едва помнишь; а бабушка твоя — старая кошка. Мы о ней говорить не станем. Как она тебя одела! Не безобразие ли так одевать девушку! ведь это значит портить ей вкус. Ты очень недурна собой, Верэ.

— Неужели? — говорят, я похожа на отца.

— Очень.

Глаза матери затуманились; воображение рисовало ей облитый солнцем луг в Девоншире, массу розанов и ребенка у груди ее. Она пристально смотрела на Верэ, взгляд ее становился все серьезнее и серьезнее.

«Она думает о прошлом, о моем отце», — думала девушка, и ее молодое сердце переполнялось благоговейным сочувствием. Она не осмеливалась прервать молчание матери.

— Верэ! — задумчиво проговорила лэди Додли, — я все думаю, как бы нам устроиться с твоим туалетом; придется поручить Адриенне, моей горничной: не бойся — она очень искусна, смастерит что-нибудь для тебя, не сидеть же тебе взаперти в такую чудную погоду.

Верэ молча сидела перед матерью.

— Ужасную эту фрейлейн можно отпустить, не правда ли? тебе она больше не нужна?

— Ради Бога не отсылайте ее, без фрейлейн я не могу продолжать заниматься математикой, и, кроме того, она такая добрая.

— Математикой, на что она тебе?

— Я хочу это знать.

— Знаешь ли, что тебе знать нужно? ты должна уметь одеться, поклониться, показать себя. Большего с тебя не спросят.

Верэ молчала.

— Что ты больше всего любишь? — неожиданно спросила ее мал.

Верэ подняла на нее свои большие, задумчивые глаза и отвечала:

— Греческий язык.

— А кроме того?

— Музыку; греческий язык — та же музыка.

— Господи! — вздохнула лэди Долли.

— Я люблю верховую езду, охоту, — продолжала Верэ, — умею грести, управлять парусом и рулем.

— Все это, пожалуй, годится, только знаешь ли что, Верэ: я ужасно боюсь, как бы из тебя не вышла недотрога. Нынче это никому не нравятся, предупреждаю тебя.

— Не нравятся, — кому?

— Мужчинам, они таких терпеть не могут. Нынче только и нравятся, что русские да американки; в них есть что-то такое, а в тебе — ничего. Глядя на тебя, можно подумать, что ты каждую минуту изучаешь библию. Итак, душа мня, — продолжала она, — ты будешь ездить верхом, плавать; ах, да, — есть у тебя костюм для купанья?

— Как же. Желаете его видеть? я прикажу подать.

Костюм приносят, он оказывается ужасного по мнению элегантной маменьки, так как закрывает шею и рука, она показывает дочери — свой, и та, с ярким румянцем на лице, замечает, что он напоминает ей костюмы наездниц из цирка, и что она ни за что такого не наденет.

— Наденешь, что велят, — возразила мамаша, — ну, полно, поцелуй меня. Какая взрослая: посмотришь — через какой-нибудь год и замуж пора.

— О, нет! — со страхом воскликнула Верэ.

— Глупая девочка! как же ты думаешь прожить, если не хочешь выходить замуж?

— С фрейлейн, в деревне.

— Всю жизнь? и умереть старой девой?

— Мне все равно.

Лэди Долли засмеялась.

— Зачем говоришь так, ведь ты иначе думаешь, — проговорила она шутливо.

— Нет, я так и думаю.

— Пустяки. Ну, прощай, Вера, моя душа; я стану называть тебя по-русски — Вера; это так мило, не правда ли?

— Не нахожу; мое имя — Верэ, да и я не русская.

— Прощай, несносная девочка, тебе надо отдохнуть с дороги, а у меня еще бездна дел. До свидание, ты очень мила.

— Кто этот господин, которого я видела здесь? — спросила Верэ, когда мать встала и готовилась выйти из комнаты.

Леди Долли слегка покраснела.

— Это Джек…

— Он наш родственник?

— Нет, — друг.

— Ведь не все же зовут его Джеком.

— Конечно. Не говори глупостей. Он лорд Иура, сын лорда Шетлэнда; служат в гвардии, он очень старый знакомый, помнить тебя маленькой… Я сейчас пришлю тебе Адриенну; можешь смело отдаться ей в руки, у нее бездна вкуса. — С этими словами леди Долли отворила дверь и выскользнула из комнаты. Верэ осталась одна; глаза ее потускнели, она задумчиво остановилась у открытого окна и глядела перед собой, ничего не видя…

Знаменитая горничная явилась к ней, с предложением услуг; мать зашла потом на одну минуту поболтал перед отъездом на вечер в Казино; ничего, казалось, не произошло особенного, тем не менее девушка чувствовала себя одинокой, несчастной, и заснула вся чуть не в слезах под шум морского прилива и тихий молитвенный шепот доброй фрейлейн.

II