С высоты птичьего полета

Он аккуратно их собрал, старательно расправляя листы. Затем положил их на кухонный стол. По какой-то причине это казалось ему важным, он и сам не понимал почему. Материальное напоминание о том, что на самом деле случилось с мефрау Эпштейн. Он изучал на ноты и видел, что это была веселая, жизнерадостная пьеса, предназначенная для исполнения allegro. Он мгновенно это понял по нотам – именно эту мелодию она репетировала уже несколько недель. Похоже, это была пьеса, которую она написала сама. Он поднес титульный лист поближе, и прочел два слова, нацарапанных сверху тонким почерком мефрау Эпштейн. Он прошептал их про себя: «Mijn Amsterdam».[10]

Глава 6

В тот вечер, когда холодный день сменился ночью, Эльке зажгла длинные красные свечи внутри плавучего дома. Их свет отражался от окон и падал на нависающие карнизы, отбрасывая по всему периметру густую и теплую тень. Эльке стояла босиком на кафельном полу, выкрашенном ею в красный цвет, ее волосы были собраны в небрежный пучок, а на плечи накинута толстая шерстяная шаль. Напевая перед плитой, она помешивала в кастрюле горячую еду, которая обещала стать их ужином. Эльке всегда любила варить суп, он напоминал ей о бабушке.

Она только что закончила рисовать и слушала, как Майкл в ее кровати играет на гитаре. Он сочиняет песню, и его нельзя беспокоить – напомнил он ей в суровой манере художника. Затем, чтобы смягчить свою просьбу, он добавил, что песня будет о любви к ней.

Прислушиваясь к его нежному бренчанию, Эльке помешивала деревянной ложкой суп в синей эмалированной кастрюле. Суп забурлил крошечными пузырьками, поднимавшихся со дна, которые потом сменились большими тягучими пузырями на поверхности. Запах вареной моркови и картофеля опьянял. Закрыв крышку, она уменьшила огонь под кастрюлей и не торопясь накрыла крошечный столик к ужину: ваза с бумажными цветами в стиле Ван Гога в ярко-желтых и синих тонах – она сделала ее на уроке рисования много лет назад; ложки лежали рядом с широкими фиолетовыми суповыми мисками, которые она тоже слепила сама. Поставив два больших, разномастных бокала для вина и свечу, Эльке завершила композицию.

Подойдя к полке, она достала бутылку дешевого красного вина. Во время оккупации с некоторыми продуктами было тяжко, но, по крайней мере, вино было доступно. Она повернула штопор, вытащила пробку и оставила бутылку с вином подышать на столе. Это сюрприз для Майкла, легкомысленная слабость с дополнительных денег, которые она зарабатывала переводами с французского – в основном, чтобы оплачивать учебу в университете.

Затем она вернулась к плите и обмотала ручки кастрюли кухонным полотенцем. Она отнесла кастрюлю на стол и наполнила широкие кривоватые миски дымящейся оранжевой жидкостью. Она понимала, что блюдо получилось острым, но, надеялась, что они съедят суп горячим и это будет не так заметно.

Эльке позвала Майкла. Музыка смолкла, и он босиком прошел на кухню.

– Ммм, – при взгляде на стол, его глаза заблестели. – Что у нас здесь?

– Суп по рецепту моей бабушки, – сказала она, а затем добавила: – Ну, по половине рецепта.

– Я имел в виду это, – шутливо подмигнул ей Майкл, взяв бутылку вина, и наполнил бокалы.

Сидя на одном из выкрашенных вручную синих табуретов, он был похож на маленького мальчика с растрепанными темными волосами. Взяв ложку, он осторожно подул, затем попробовал ее угощение.

– О Боже, это восхитительно! Как ты узнала, что больше всего я люблю суп из омаров?

Она хихикнула над его шуткой, убирая выбившуюся прядь волос со лба и придвинулась ближе к своей миске. Внезапно она что-то вспомнила.

– Я забыла, у нас же есть хлеб! – воодушевленно проговорила она.

Вскочив, она подошла к маленькому красному шкафчику с синими ручками, открыла его и вытащила черствую на вид буханку хлеба. Она положила его на доску для хлеба вместе с явно тупым ножом.

– Он немного твердый, трехдневной давности, и у нас нет масла… Но зато он достался нам бесплатно.

Майкл несколько раз пытался отрезать кусок, но безуспешно: тупой нож просто скользнул по жесткой корке, даже не царапнув ее. Отказавшись от ножа, Майкл отломал неаккуратный ломоть и протянул его Эльке.

– Для вас, миледи!

Эльке кивнула:

– Ах, спасибо, великодушный сэр, – пошутила она, и взяв ломоть хлеба, макнула его в суп, чтобы тот размок.

– Как там сегодня обстоят дела? – спросил он, наблюдая, как она запускает ложку в размягченный кусок, а затем ловит пальцами капли густого супа, стекающие по подбородку.

– Сойдет, – сказала она и опустила глаза.

Он долго смотрел на нее.

Она вздохнула. Майкл всегда умел читать ее мысли; она пыталась выбросить это из головы.

– Мистер Меир, мастер по ремонту обуви, сегодня снова разбил окна голландцам, которые поддерживают Гитлера, и никто ничего не предпринял. Мне кажется, что даже полиция сейчас боится противостоять несправедливости. И все потому что появились слухи о том, что, возможно, его отец был наполовину евреем.