S.W.A.L.K.E.R. Звезды над Зоной

Вот тут мы возвращаемся к таинственному рассказу. Поскольку последняя фраза Белобрюха намекает на слово, сулящее нам с Вами, дражайший соавтор, много денежков и проблем. Продолжение, одним словом. Про отпрыска, Айвена Айвенссона-младшего. А в оном продолжении, по ходу развития сюжета, высшим шиком могут стать вставляемые время от времени Айвеном-старшим замечания: «Ну да, смотри-ка, все именно так, как мне тогда Белобрюх рассказывал…»

Но, как бы там ни было, продолжение – дело десятое, а пока Айвен судорожно шарит рядом с собой по земле, совсем позабыв, что Кровавый Мясоруб поменял владельца. Заметив это, Белобрюх торопливо прощается, сославшись на некие неотложные дела, запрыгивает на Снусмумрика и исчезает в ночи.

Айвен некоторое время смотрит ему вслед, размышляя, не задать ли и ему деру, но вспоминает о божественной сущности старого интригана и понимает, что тот его и с того света достанет. Значит, проще дать ему то, чего он хочет, и до конца жизни наслаждаться спокойным бездельем, поскольку бедный папа-король, по сообщению все того же Белобрюха, от переживаний за сыночка наконец-то благополучно скончался.

Взяв все это в расчет, Герой твердым шагом подходит к Элен, которая по-прежнему спит, и решительно ее целует. Девушка, так и не открывая глаз, обвивает его шею руками и в промежутках между поцелуями страстно шепчет:

– О, Айвенго! О, мой Айвенго!! О!!!

Эпилог, или «А напоследок я скажу…», в котором звучит одна очень важная фраза

В то время, когда влюбленные, наконец-то предоставленные только самим себе, самозабвенно упиваются друг другом, внезапно грохочет гром, сверкает молния и слышится ехидный голос Белобрюха:

– Ребятки, только не считайте меня идиотом. В случае чего я не побрезгую, – и дочка на что-нибудь сгодится!

Вот теперь, действительно, полный

The End

Сергей Волков За кладом старинным из сказочных стран…

В Торбе-на-Круче было шумно и весело – Торбинсы праздновали день рождения очередного родственника. Умудренные жизненным опытом пожилые хоббиты сидели за столом в гостиной и, размахивая полными кружками, хором пели из раннего Бильбо: «А ну – развею тишину, спою, как пели в старину…»

Впрочем, веселились не все. Старый Оддо Шерстолап так набрался крепкого темного, сваренного в Восточной Чети, что счастливо уснул, пуская носом пузыри. Свои невероятно мохнатые нижние конечности он, по традиции, водрузил на стол.

Молодежь весело бузила посреди гостиной, отплясывая брызгу-дрызгу, танец, как известно, весьма милый, но несколько буйный. Подтверждением этому стали проломившиеся половицы и попадавшие со стен картины, среди которых, к слову, были и весьма примечательные, например, гондорская гравюра «Гэндальф, Фродо, Бильбо, Арагорн и Арвен несут бивень олифаната на субботнике по уборке Пеленнорской равнины» или авангардистское плотно «Падший Горлум», выколотое рыбьей костью на куске шкуры горного тролля неизвестным мастером.

Старшие хоббиты выгнали молодежь на лужайку перед домом, дыры в полу засыпали битой посудой, и праздник продолжился. Когда пара вечно подвизавшихся в Торбе гномов – кажется, это были двоюродные племянники Глоина – затянули пьяными голосами свое извечное: «За синие горы, за белый туман…», Гэндальф незаметно поднялся и, бочком-бочком, ушел в кабинет, где и сел у открытого окна.

Вокруг старого мага копошились хоббитята. В камине полыхал огонь, хотя и солнце пригревало, и с Юга тянул теплый ветерок. Отовсюду веяло свежестью, весенняя зелень разливалась в полях, и яркой листвою курчавились деревья.

Гэндальф припоминал, какая была весна почти восемьдесят лет назад, когда Бильбо умчался за приключениями без носового платка. С тех пор волосы Гэндальфа еще побелели, борода и брови отросли, лицо новыми морщинами изрезали заботы, но глаза блестели по-прежнему.

– Дедушка Гэндальф, – подергал мага за подол выцветшего плаща курчавый хоббитенок, судя по зеленым глазам, один из отпрысков славного рода Брендизайков. – Дедушка Гэндальф, расскажи сказку!

– Сказку, сказку! – радостно загалдели остальные, от нетерпения подпрыгивая на месте.

Маг не спеша достал трубку с длинным чубуком и стал набивать ее «Листом Долгой долины», разглядывая малышей. Взгляд его задержался на гипертрофированно увеличенных ступнях и густой шерсти, покрывавшей икры и лодыжки хоббитят.