С жизнью наедине

Папа серьезно кивнул:

— Понял.

— Тогда до скорого, — хором сказали женщины, помахали, расселись по мотоциклам, проехали по тропинке к главной дороге и в считаные мгновения скрылись из виду.

После их ухода повисло молчание. Холодный ветер трепал кроны деревьев. Над головой пролетел орел, в его когтях трепыхалась серебристая рыбина величиной со скейтборд. Лени заметила на верхушке сосны собачий ошейник. Наверно, орел поймал и унес собачку. Интересно, хватит ли у орла сил утащить тощую девчонку?

Здесь нужно быть осторожной. И научиться стрелять.

Они поселились на клочке земли, куда в отлив не добраться на лодке, на полуострове, где обитали лишь горстка людей и сотни диких зверей, в суровом климате, который убьет слабака. Ни полицейского участка, ни телефона. Кричи — никто не услышит.

Теперь-то Лени поняла, что значит «глушь».

* * *

Три дня спустя Лени разбудил запах жареного бекона. Она с трудом села.

Руки и ноги нестерпимо болели. Ныло все тело. Зудели комариные укусы. Три дня (а дни здесь тянулись бесконечно, солнце светило чуть не до полуночи) тяжелой работы в буквальном смысле преобразили Лени. Она чувствовала, как бугрятся мускулы там, где их прежде в помине не было.

Лени выползла из спального мешка и натянула джинсы клеш (спала она в фуфайке и носках). Во рту словно кошки нагадили: забыла вечером почистить зубы. Лени уже привыкала экономить воду — она ведь тут не льется из крана, ее приходится таскать в ведрах из ручья.

Лени спустилась по лестнице.

Мама стояла над примусом в кухонном закутке и высыпала овсянку в котелок с кипятком. На черной чугунной сковородке, которую они нашли и отчистили, пузырился и трещал бекон.

Вдали раздавался стук топора, ныне сопровождавший каждый их день. Папа трудился в буквальном смысле от рассвета до заката, то есть едва ли не круглые сутки. Он починил курятник и загоны для коз.

— Мне нужно в санузел, — сказала Лени.

— Смешно, — ответила мама.

Лени надела туристские ботинки и вышла во двор. День выдался ясный. Краски были такие яркие, что мир вокруг казался нереальным: и колыхавшаяся зеленая трава на поляне, и фиолетовые цветы, и серый зигзаг лестницы, что сбегала к лизавшему гальку синему прибою. Вдали простирался неправдоподобно величественный фьорд, высеченный ледниками миллионы лет назад. Лени хотела было вернуться в дом за «поляроидом», чтобы снова сфотографировать двор, но она уже усвоила, что бумагу надо экономить. Раздобыть ее здесь не так-то просто.

Уборная стояла на крутом обрыве, в зарослях тоненьких елочек. Отсюда был виден холодный каменистый берег. На крышке стульчака кто-то написал: «Я не обещал тебе розарий» — и налепил переводные картинки с цветами.

Лени осторожно подняла стульчак, обернув пальцы рукавом свитера, и присела, брезгливо отвернувшись от дыры.

Закончив, Лени направилась к домику. Над головой ее парил белоголовый орлан — описал широкий круг, взмыл ввысь и улетел. В ветвях одного из деревьев запутался огромный рыбий скелет и переливался на солнце, точно елочная игрушка.

Наверно, орлан бросил, когда ободрал мясо с костей. Справа торчал недостроенный запасник, пока что это были четыре сваи из окоренных бревен и на них дощатый помост три на три фута в двадцати футах от земли. Неподалеку от запасника виднелся огород — шесть пустых приподнятых грядок с похожими на фижмы каркасами из труб и досок, которые предстояло обтянуть полиэтиленом.

— Лени! — окликнул ее отец, когда она шла по двору, и направился к ней энергичной размашистой походкой. Волосы у отца были в земле и опилках, рубаха в масляных пятнах, руки грязные. Отец улыбнулся и помахал Лени.

Лицо его, присыпанное розовой древесной трухой, так сияло, что Лени застыла на месте. Она не помнила, когда в последний раз видела папу таким счастливым.

— Господи, до чего же здесь красиво, — сказал он.

Папа вытер руки красной банданой, засунул ее в карман джинсов, обнял Лени за плечи, и они пошли в дом.

Мама накрывала в гостиной на стол.

Складной столик ужасно шатался, так что завтракали они стоя — ели овсянку из железных мисок. Папа одновременно набивал рот и кашей, и беконом. Казалось, ему жаль тратить время на еду, ведь еще столько предстояло сделать.

Сразу же после завтрака Лени и мама вернулись к уборке. Они уже смели слои пыли, грязи и мертвых насекомых; все половики по очереди повесили на перила веранды и хорошенько выбили вениками, которые были едва ли не грязнее половиков. Мама сняла занавески и отнесла в одну из стоявших во дворе больших бочек из-под бензина. Лени натаскала воды; налила в допотопную стиральную машину, бросила туда хозяйственное мыло и битый час потела на солнцепеке, помешивая занавески в мыльной воде. Потом перетащила гору отяжелевшей ткани, с которой ручьем текло, в бочку с чистой водой и принялась полоскать.

Мокрые занавески надо было пропустить через древнюю машинку для отжимания. Тяжкий, изнурительный труд. Невдалеке во дворе мама пела, отстирывая в мыльной воде очередную стопку одежды.