Девушка тоньке-пойду хорошо просушила и каньги со стельками подала Мяндаш-деве надеть. Мяндаш-дева обулась и пошла. И вот дочь человеческая в Мяндаш-вежу идет.
Идут они вместе и приходят к Мяндаш-реке, и Мяндаш-дева спрашивает девицу:
— Как ты, дочь человеческая, будешь через Мяндаш-реку идти? Мяндаш-йог — кровавая река, в ней легкие — волны, печень — камни.
Девица сказала:
— Переходи, Мяндаш-дева, через Мяндаш-реку, а я как-нибудь, может быть, перейду.
Мяндаш-дева через реку переплыла, а девушка осталась у реки на берегу. Отщепила она кору ольхи-дерева и села у воды. Ольху-дерево откусывает, ольховую кору мелко жует, как пылью сыплет в реку и поет:
Мяндаш-йог высохла досуха, и дочь человеческая перешла через реку. Ольху кусала, мелко жевала ольховую кору, бросала в воду и пела:
И Мяндаш-йог опять потекла.
Девица пошла вперед. И вот показалась вдали Мяндашей вежа. Здесь девица села.
А Мяндаш-дева к дому пришла. Вокруг вежи пыжики-оленцы играют.
— Подьте, ребятки, встретьте молодую.
И они, перебирая копытцами, побежали встречать молодицу. Прибежали и встали перед ней. Она их не била. Она каждому олененочку повязала уши красным сукном. С радостью они вернулись к матери домой. Кричат ей:
— Вот как мы встречены молодицею! Она ввязала нам в унт красное сукно.
И Мяндаш сказала:
— Это хорошо.
Тут Мяндаш-парнь с охоты пришел.
— Где мне жена? — сказал.
Мяндаш-дева ему говорит, что там, на краю болота, ждет.
Мяндаш-парнь диким хирвасом побежал. Устремился невесту смотреть. А девица у болота сидит и поет:
А он, не очень близким кругом, обежал вокруг нее и вернулся к матери домой. Спрашивает его мать:
- Видел ли невесту?
— Видел,— ответил Мяндаш-парнь.
— Можешь ли с нею жить?
И он сказал:
— И с ветру и с подветру был. Жить могу.
Вот Мяндаш-парнь построил себе вежу и предстал перед дочерью человеческой красивым человеком и взял ее женою.
И вот Мяндаш-сын живет с человеческой дочерью. Жили они хорошо. Жена его берегла, а он ее строжил. И он дал ей запрет: «Нельзя шкуры-постели, даже детские, ребячьей мочой замочить».
Детей у них было много и постелей было много же.
И вот они йсивут. Живут очень хорошо.
Но однажды она не досмотрела: мальчишечка-дитя пустил струю и замочил постель.
Тут Мяндаш с охоты возвратился. В вежу входить стал и... не успел еще человеком обернуться, как ему из дверей нечистый запах в нос ударил. Он чихнул и сказал жене — Мяндаш-каб своей:
— Я тебя строжил — нельзя замочить постели, а у тебя постеля мокрая! Плохой запах идет. Я не могу больше жить! Тяжелый дух тянет мне уши, трепет и дрожь мне от него.
И он убежал к материнскому дому. Пришел к матери и сказал:
— Мати, я не могу больше жить! Тяжелый дух уши стягивать стал.
Мать ему сказала:
— Не говорила ли я? Не может Мяндашей сын с человечиной жить. Так вот слушай, дитя: в дом Мяндашей вернись. Вот тебе материнская грудь. Вот тебе сосок один, и другая титька моя, и третья, и четвертый сосок. Живи! Но бойся, сыночек, того, кто «черсн мехом шкуры»[7]
, и берегись «из щели кишки стерегущего»[8] и «из-за дерева и камня краснеющего — красноликого»[9].И, сказав, Мяндаш-дева Конньтаккою[10]
стала и всех в облике диких оленей из Мяндаш-вежи вывела. А Мяндаш-каб — жена Мяндаш-парня — обвернула вокруг себя кислую, мочей намокшую постелю и, оборотись дикою важенкой, тоже побежала с ними. И превратилась в вожака диких оленей. И будто колоколец рога ее стали для диких.И вот великим множеством сотен растянула она стада диких оленей по тундрам и ламбинам нашей земли.
— А теперь скажи ты мне, вы люди ученые. Что это такое — рассказываю, как живых вижу, а где они? А ведь были они, обязательно были — раз есть мы, то и они были... Это уж точно.
ПЕСНЯ О МЯНДАШЕ
Были эти люди. Был Мяндаш. Мы все, живущие тут, на нашем Теплом наволоке, все мы кровей его жены — Мяндаш-каб, Матрены. Семиоетровцы, те уже не наших кровей, у них и речь другая. А что до Каменчан, то все мы кайенского роду, все мы ментушане, хоть и разные фамилии — Койбины, Телыши, Матрехины,— все одной крови народ, все — нашего роду. Вот хочешь верь, хочешь не верь — воля твоя, а так оно есть. Был Он, эти люди все были, и эта Мяндаш-каб была. Она нам вроде матери приходится — мадерахке. Это так же верно, как вот я против тебя сижу. Это надо понять, раз я тебе говорю эти слова, я жив человек, так и он был жив человек.