Саамский заговор (историческое повествование)

Сам же Алдымов «отбухал» в ссылке пять лет, по столыпинской зачистке, с 1907-го по 1913 год. Вспоминал свою ссылку с благодарностью, как «университет», поскольку систематического образования не имел, а здесь можно было при желании восполнить недостаток знаний и в чтении литературы и в общении с местной интеллигенцией и немалым числом ссыльных, людей по преимуществу образованных. Теперь в веселую минуту даже именовал себя «старым политкаторжанином», испытавшим «все ужасы царизма».

— Ваше здоровье, Дмитрий Сергеевич, будем считать, что не только ветры, но и силы более значительные и добрые споспешествовали вашему появлению под нашей сенью. Ваше здоровье!

Приятели чокнулись и выпили.

— Последнее время, Дмитрий Сергеевич, я начинаю постигать мудрость вашего отшельничества. Представьте себе, я сделал величайшее открытие, жаль только, практического применения оно иметь не будет. До сих пор скорость света в природе считалась предельной. Это не так. Оказывается, есть еще скорость тьмы. Тьма распространяется куда быстрей, чем свет, но не прямолинейно. До Краснощелья, глядишь, может, и не дойдет…

— Вы говорите о моем отшельничестве… — Алдымов услышал голос Саразкина, словно откуда-то издали. — Не все ли равно, где прожить частичку вечности. Где бы еще я имел возможность прикоснуться к учению Аристотеля о материи и вместе с ним пережить открытую им потенцию материи, несущей в себе возможность преобразования. Не только преобразующий дух участвует в жизненных переменах, но и в инертной на первый-то взгляд в самой материи заложена энергия перемен. Вот вам еще одно свидетельство единства мира.

— Было время, я тоже утешался древними греками. Да еще как! — Здесь Алдымов замолчал, вспомнил вагончик, где читал Симе стихи древних греков, — заметив на себе вопросительный взгляд Саразкина, продолжил как ни в чем не бывало: — Случалось, в трудные минуты я вспоминал Архилоха: «В меру радуйся победе, в меру в бедствиях горюй. Смену волн познай, что в жизни человеческой царят». Все! Я стал бояться слов. Обо всем все сказано. И слова утешения, и «оставь надежду…» Мы не первыми живем на земле, страдаем, радуемся, надеемся… Но разве это утешает? «Смену волн познай…» А будет ли смена? А если тебя с головой накрывает последняя волна?

— К слову сказать. Я как-то подумал, что первым интеллигентом на Земле была Кассандра.

— Что ж за феномен в таком случае интеллигент? — спросил Алдымов.

— Как на ваш слух, вот такое определение. Интеллигент — это человек, которому образование или чувство жизни позволяют предвидеть отрицательные последствия своих поступков и слов. Отрицательные в первую очередь не для него, во вторую, и для него тоже. Ничего больше!

— Не слишком ли широко?

— Но и понятие «интеллигент», «интеллигентность» достаточно широкое.

— А Кассандра?

— Предвидела, предупреждала, не послушали. Не Петр ли Струве в 1895 году в «Открытом письме Николаю Второму» писал: дело самодержавия проиграно, и оно в недалеком будущем падет. Было? И не один он это чувствовал. Тогда же кто-то из друзей Милюкова, отдавая должное талантам Павла Николаевича, пожелал ему стать «историком падения русской монархии». И это только начало царствования Николая. А дальше? Пожалуйста, Столыпин, он в 1911 году, когда полным ходом шла подготовка к войне, говорил: война будет фатальной для России и правящей династии. Совпадение? Велимир Хлебников предсказал 1917 год. Троцкий в 1909 году «прозревал отблеск нового победоносного Октября». Прогнозов полно, их так много, они так разнообразны, в конце концов какой-то оказывается верным. Весь вопрос в том, как угадать, какой наиболее вероятен, пока события еще не наступили? Предупреждали государя? Предупреждали. Струве, Милюков, Столыпин, Толстой, наконец, Лев Николаевич… Но вместо того, чтобы хотя бы задуматься, самодержец бездумно штамповал противников режима. Вот вам и эффект Кассандры.

Саразкин замолчал, решив, что весь разговор не ко времени.

— Вы помянули Столыпина, — заговорил Алдымов. — Я тут же вспомнил Витте. Смотрите. Столыпин — монархист. Витте тоже монархист…

— Именно так, Алексей Кириллович, именно «тоже монархист». Не его ли оценка Николая: бесхарактерный, трусливый, двуличный?