Мы пожаловались своему генералу, начальнику кафедры, заявив, что приехали в часть не для солдатской муштры, а для подготовки к экзамену на офицерское звание. Жалоба подействовала. Командира сменили, режима штрафной роты мы счастливо избежали, и сборы прошли без особых событий. Теперь мы уже были опытные солдаты, можно сказать – старослужащие, по современной терминологии – «деды». Между прочим, вторые сборы продолжались дольше предыдущих, потому что начиная с этого года порядок их прохождения был изменен. Теперь студентам полагалось проходить сборы только один раз за время обучения, после четвертого курса, но зато продолжительностью тридцать дней. Таким образом, нам не повезло, и мы прослужили под знаменами на девять дней больше предыдущих курсов и на двадцать один день больше последующих.
Военное образование принесло мне эполеты младшего лейтенанта – инженера бронетанковых войск. В войсках меня ожидала должность ЗКТЧ с мотоциклом, то есть заместителя командира по технической части с положенным ему по штату мотоциклом, ожидала и перспектива дослужиться до больших звезд. Этой карьерной возможностью я не воспользовался, видимо, при моем рождении добрая фея в житейский ранец младенца маршальский жезл не положила.
Генеральская дочь
Суровые воинские будни нанесли смертельный удар моему юношескому роману. Мы встретились в конце августа как чужие люди. Первое дыхание любовного марафона кончилось, а второе не наступило. Галя Семенченко довольно скоро вышла замуж за нашего однокурсника Немцова, существенно старше нас по годам, уже заматеревшего и лысеющего мужчину лет двадцати пяти. Я переживал глубоко, но кратко. Сердце мое стало свободно, я сильно повзрослел, стал носить серую фетровую шляпу, реквизированную у Павы, и был втянут в вихрь светских развлечений. К таковым относились домашние вечеринки с вином и девушками, преферанс по гривеннику за вист и изредка посещения «ночников». Так назывались танцы с джаз-оркестром и буфетом, которые начинались очень поздно вечером и продолжались всю ночь до утра. Эти светские мероприятия проводились в зданиях различных общественных организаций по окончании официальной дневной деятельности. Хорошая публика собиралась в Гранатном переулке, в псевдоготическом особняке Центрального дома архитектора, который существует и сегодня, а также в Доме инженера и техника, который размещался в начале Мясницкой, в замечательном дворце XVIII века, к интерьерам которого позднее приложил руку и Шехтель. Дворец принадлежал Салтыковым, затем Чертковым, а в советское время был отдан в распоряжение технической интеллигенции, лучшие представители которой в те годы признавались частью новой знати, откуда они ныне вытеснены модными парикмахерами, успешными рестораторами, разбогатевшими шулерами, телеведущими пошлейших передач и другими столь же уважаемыми людьми.
Конечно, главной приманкой для молодых искателей удовольствий были не интерьеры, а хороший джаз. Джазмены, или, на жаргоне тех лет, лабухи, были, как правило, молодые ребята из так называемой самодеятельности; некоторые из них стали позднее известными музыкантами, как, например, Алексей Козлов и Игорь Берукштис. По табельным дням у нас в Станкине, как и в других институтах, также устраивались вечера с джазом и танцами. В Станкине был свой джазмен – Георгий Гаранян, который был на курс младше меня и еще не был знаменитым саксофонистом, а лабал джаз на фортепиано. Обычно танцам предшествовала торжественная часть, где партийное и комсомольское начальство выступало перед полупустым залом с нудными, соответствующими текущему празднику речами. Затем зал наполнялся, и начинался концерт приглашенных артистов, за которым следовала институтская самодеятельность. Гвоздем вечера всегда бывала сатирическая опера «Станкиниада» на злободневные темы институтской жизни, созданная старшекурсниками Бобом Нечецким, сыном известной оперной певицы Пантофель-Нечецкой, и Гешкой Мировым, сыном не менее известного конферансье Льва Мирова. Главным и неисправимым дефектом институтских вечеров в моих глазах был дефицит привлекательных девушек. За редким исключением будущие командирши станкостроительной промышленности не соответствовали моим эстетическим критериям.