Сабина Шпильрейн: Между молотом и наковальней

Чуть более десяти лет тому назад Фрейд признался берлинскому врачу Вильгельму Флиссу, с которым он долгое время состоял в дружеской переписке, что к сорока годам его либидо затухло. Тем не менее, как он написал Юнгу, ему довелось на себе испытать силу контрпереноса, хотя он и не попадал в столь скверную ситуацию, в какой оказался его более молодой коллега.

О силе порой испытываемого Фрейдом контрпереноса можно судить хотя бы по тому воспоминанию, которое как-то привел один из психоаналитиков, ранее проходивший у него личный анализ. Согласно этому воспоминанию, он увидел однажды, как у мэтра, выходящего из кабинета, где тот принимал пациентку, подозрительно топорщились штаны в том месте, которое может свидетельствовать о соответствующих сексуальных желаниях любого мужчины.

Но только тот «скверный переплет», в котором оказался Юнг, заставил Фрейда серьезно отнестись к явлению контрпереноса. И хотя он успокаивал своего молодого коллегу относительно связанных с контрпереносом переживаний и указывал на необходимость управления им, тем не менее, для него самого стало очевидным, что проблема контрпереноса может стать камнем преткновения на пути успешного лечения пациентов. Не случайно поэтому впоследствии Фрейд говорил о том, что успех психоаналитического лечения зависит от того, насколько сам психоаналитик справляется со своими комплексами.

Из того примечательного письма Фрейда Юнг впервые узнал о котрпереносе, природа которого была еще скрыта от психоаналитически ориентированных врачей. Насколько глубоко он понял и осознал то, о чем ему написал Фрейд, неизвестно.

Сабина тоже ничего не знала об этом.

Но, к счастью, благодаря ее усилиям, связанным с личной встречей с Юнгом и прояснением той неприятной ситуации, в которой она оказалась по вине последнего, инцидент был исчерпан. Во всяком случае Юнг понял, что Сабина не причастна к распространению гнусной сплетни и что он сам оказался заложником собственной подозрительности, обусловленной его болезнью, то есть сжигающей его тело и душу страстью к бывшей пациентке.

В июне 1909 года Юнг написал Фрейду письмо, в котором был вынужден сделать с трудом давшееся ему признание:

«У меня хорошие новости, связанные с сообщением о моем деле со Шпильрейн. Я видел все в слишком черном свете. После разрыва с ней я был почти уверен в ее предательстве и глубоко разочарован лишь банальностью формы, которую оно приняло. Позавчера она появилась у меня дома, и у нас состоялся вполне обстоятельный разговор, во время которого выяснилось, что распространяемые обо мне сплетни исходили вовсе не от нее. Мои идеи отношений, вполне понятные в подобных обстоятельствах, приписывали эти сплетни ей, но я готов отказаться от них. Более того, она сама освободилась от переноса наилучшим и изящным образом и избежала страдания (за исключением пароксизма плача после расставания). Ее намерение прийти к Вам было связано не с какой-либо интригой, но только с поиском возможности для разговора со мной. Теперь после Вашего второго письма она стала для меня личностью. Не поддаваясь беспомощному раскаянию, я, тем не менее, сожалею о свершенных мною грехах, так как именно я в большей степени виновен в возникновении честолюбивых надежд у моей бывшей пациентки. Так, в соответствии с моим принципом говорить с каждым пациентом серьезно без какого-либо ограничения, я обсуждал с ней ее проблему детства, воображая, что веду теоретический разговор, хотя, естественно, в глубине скрывался Эрос. Таким образом, я приписал все другие желания и надежды целиком и полностью своей пациентке, не разглядев те же самые вещи в самом себе. Когда ситуация стала такой опасной, что продолжение отношений неизбежно могло привести к сексуальной связи, я прибег к самозащите, которая не может быть оправдана морально. Пойманный в сеть собственной иллюзии, что я стал жертвой сексуальных хитростей пациентки, я написал ее матери, что не являюсь средством удовлетворения сексуальных желаний ее дочери, а всего лишь ее врачом и что она должна освободить меня от нее. В свете того факта, что незадолго до того пациентка была моим другом и пользовалась полным моим доверием, мое действие было обманом, в чем я с большим смущением признаюсь Вам, как своему отцу».

Признавая свою вину в данном инциденте, Юнг в то же время не смог сказать обо всем этом Сабине при личной встрече. Быть может, он боялся утратить в ее глазах представление о нем как исключительно умном и честном человеке, не способном совершать дурные поступки и писать лживые письма, подобное тому, которое он послал мадам Шпильрейн.

Как бы там ни было, но Юнг был вынужден обратиться за помощью к Фрейду и в этом вопросе.