Сабля, трубка, конь казацкий

Местами волны кажутся темнее. Это сквозь неплотную чащу верхотравья, как покрытая мидиями отмель, проступает ковер молодой поросли. А в другой стороне – огромное светлое пятно. Значит, там почва победнее, посуше… и борющиеся за каждую каплю влаги, мощные корни многолетних растений: ковыля, чернобыля, полыни, рванувшие вверх с первыми весенними дождями, заглушили, убили все остальные, более позднее разнотравье. А там словно яркими красками плеснуло. Ромашки, маки, васильки… Чертополох, бодяки, репейник.

Солнце еще не вскарабкалось в зенит, но воздух уже душен от непередаваемо густого аромата всевозможных цветов… Ощущение, словно оказался запертым в подсобке парфюмерного магазина, где нерадивые грузчики расколошматили пару-тройку ящиков тройного одеколона, духов и прочего парфюма. Аж голова кружится… И водки не надо – знай, дыши глубже и получай удовольствие.

Шучу, конечно.

И все же – от елейных запахов разнотравья, зноя и тишины, сошедшей на степь взамен утреннему гомону – неудержимо клонит в сон.

Я еще борюсь с негой, а Полупуд давно не сопротивляется власти Морфея – знай покачивается в такт идущего шагом коня и громко посапывает… Пустив повод, то ли положившись на меня, то ли – что куда надежнее – доверившись лошадиному инстинкту. Потому как я сейчас все равно что пловец посреди моря. В какую сторону ни посмотри – «степь да степь кругом, путь далек лежит. В той степи глухой…». Тьфу три раза!.. Впрочем, до зимы еще далеко.

Кстати, о лошади. Как «корабль» степей, прерий, саванн и пампас отыскивает нужное направление, лично я ответить затрудняюсь. Ведь «плывут», фактически погрузившись с головами. Верхушки трав, словно ласковый котенок, поглаживают колени всадника… Правда, когда двигаешься не спеша. А по росе или после дождя, да галопом… Хлещут не хуже розг. Но сейчас мы не торопимся, так отчего бы и не вздремнуть часок-другой казаку?

С дороги все равно не собьемся. Ввиду полного отсутствия таковой. Во всяком случае – в обозримом с седла пространстве.

Я и сам бы с охотой вздремнул. Но, увы… В отличие от Полупуда, которому все ясно и понятно, хотя бы на ближайшее время, меня терзают мысли и сомнения. Впрочем, не только они одни… Слепни тоже упорно норовят отыскать обнаженные участки кожи, а то и попросту прокусить ткань сорочки. И если им это удается, особенно на спине, я начинаю подумывать о том, что Господь напрасно не дал человеку хвост…

И если свободного времени вдоволь, а заснуть не получается – в самый раз предаться воспоминаниям и рефлексии. О прошлом и нынешнем. А чтоб не только о грустном думать, то и о будущем помечтать… Но сначала воспоминания и анализ. Потому как учиться на собственных ошибках хоть и глупо, зато проще…

Мое рацпредложение по поднятию со дна заводи святой реликвии, уточненное и исправленное Полупудом, увенчалось успехом. Шести бурдюков, наполненных воздухом, вполне хватило, чтобы приподнять крест на буксирную глубину. Так и доволокли его, принайтовив к лодке. А уж там недостатка в желающих подставить плечо под ношу не было. Бабы облепили крест, как муравьи стрекозу, и занесли его к месту водружения, даже не останавливаясь.

Место выбрали и подготовили заранее. Сообразно христианским канонам, в которых я ни ухом ни рылом. Сам нюансы уточнять не стал, а когда сунулись ко мне за советом, сообразно легенде о монастырском воспитании и обучению в духовной семинарии, дипломатично отмазался. Мол, и постарше меня люди есть. Им и решать. Сочли мой ответ за смиренность, мудрость или последствие контузии, не знаю, но больше не приставали.

Потом был долгий молебен. Как я понял, за все сразу. И в честь воздвижения, и воздаяние за чудесное спасение, и просьба не оставить без опеки в будущем. Священника, само собой, не было, но женщинам это нисколько не препятствовало. Все нужные молитвы, а также их очередность, они и сами знали. Часа четыре пели, били поклоны… и плакали.

Ближе к концу молебна Василий наклонился ко мне и шепнул едва слышно:

– Кони оседланы. Бесаги полны. Поехали?

– Как? – удивился я. – Прямо сейчас? Даже не попрощавшись?

Василий испытующе поглядел, странно хмыкнул и дернул себя за ус.

– Проститься хочешь? Ладно, будь по-твоему. Дело житейское. Молодое. Это я уже душой зачерствел. А оно, может, так и надо…

Тогда я его не понял, но когда религиозно-официальная часть закончилась и начался праздник…

Нет, ну я совсем не ханжа и не пай-мальчик, доводилось отмечать разные даты в студенческой общаге и даже с выездом на природу, – когда вкус горячительных напитков не портят закуской, а от эстетствующих личностей за версту разит коноплей… Но чтобы здесь и сейчас… Как минимум за четыреста лет до окончательного раскрепощения женщины и победы сексуальной революции.

Врать не стану, никакого повального пьянства или свального греха в помине не было. Все гораздо скромнее и не на глазах у других. Пару раз меня, держа за руку и даже не прижимаясь, будто невзначай, случайно – отводили в укромный уголок, а там… так пристально и жалобно глядели в глаза, что нельзя было не пожалеть, оттолкнуть.