Сабля Волынского

– Вы не поверите, но его превосходительство очень щекотливы, – заметил Кубанец со вздохом. – Порою он может всю ночь провести рядом с больным щенком или жеребенком, выкармливая его соской.

– Я слыхивал другое! – удивился Родионов.

– Вы слышали о его брутальности к людям, а я вам толкую о гуманности к зверям, – возразил Кубанец.

Итак, слон под конвоем дошел пешком до Астрахани и прибыл даже днем ранее самого Волынского, попавшего в шторм. Когда же Артемий Петрович спрыгнул с корабля и бросился на двор коменданта, где квартировал слон, несчастный зверь был уже при последнем издыхании.

Астраханский обер-комендант Чириков, давно пылавший завистью к молодому царскому послу, не мог перенести того, что Волынский возвращается в столицу живой и здоровый, с триумфом, да еще ведет царю такой подарок, от которого Петр с его страстью к диковинам придет в дикий восторг. Он тайно подпоил слона сивухой. Слон заскучал, заревел, его стало рвать зеленой пеной, и он скончался, так сказать, на руках безутешного Волынского.

Волынский получил от шаха, восхищенного умом русского посланника, и персональные подарки. В числе сих последних была пара черных арапов – сильный молодой негр и красивая девка к нему в пару. Эта девка, если верить Артемию Петровичу, формами напоминала эбеновую Венеру, но сам ее цвет отбивал обычное мужское хотение, как если бы она была не человек, а бессмысленная статуя.

Не испытывая к черной Венере эротического влечения, Волынский прочил ее в подарок тому, кому она была предназначена самою природой – своему другу, инженер-поручику и крестнику царя Ибрагиму Петровичу Ганнибалу, который, как известно, был негром.

«Я нашел Ганнибалу такую невесту, которая бела, как сажа», – писал он приятелю в Петербург, умоляя раньше времени не раскрывать сюрприза.

Однако обратный путь затягивался. Для того, чтобы уберечь целомудрие черной красавицы до того момента, когда ее заключит в объятия арап Петра Великого, Волынский оставлял ее на ночь в своем шатре. Ему стали приходить в голову гипотезы насчет того, как устроены женщины африканской расы и насколько их физика отличается от той, с которой он уже имел удовольствие ознакомиться при своих многочисленных связях с русскими, жидовками, чухонками и дамами иных, привычных ему племен.

Наконец, Волынский убедился, что разницы никакой нет. Более того, за время совместного путешествия он настолько привязался к своей черной наложнице, что решил не отдавать ее Ганнибалу, изменив тем самым весь ход русской литературы.

Эта бойкая, добрая девка, окрещенная Анной, жила при нем в Москве, а затем и в Астрахани, куда он был назначен губернатором. И вот, в один прекрасный день до черной Анны дошло, что ее господин обручился с прекрасной белой княжной, сестрой русского царя, которая скоро приедет к нему жить в Астрахань. В негритянке проснулся дикий дух предков. Ее несколько раз заставали за какими-то таинственными занятиями. Она исподтишка мастерила из тряпок и веток кукол, что-то над ними нашептывала и колдовала, а по ночам Волынский не раз просыпался от того, что она сидела рядом с его альковом и молча глядела на него своими пылающими глазищами.

Словом, от этой пантеры необходимо было избавиться, пока она не натворила беды с женою Волынского, его потомством или им самим. Однако она была беременна. И, едва дождавшись, пока Анна родит ему чернокожего потомка и окрепнет после родов, Волынский выдал ее замуж за негра Ермила Иванова, также привезенного из Персии, и отправил все это семейство чернокожих Ивановых в подарок императрице Екатерине Алексеевне, которая, как известно, обожала всевозможных карлов, арапов, уродов и шутов.

– Что же этот мальчик, сын Артемия Петровича? – справился Родионов.

– Благоденствует. После смерти императрицы он остался со своей семьей жить при дворце, где служит истопником. Его зовут Петром Ивановым. Он точная копия Артемия Петровича, если бы его превосходительство сильно вымазали сажей, и такой же пылкий карахтером.

И он – не единственная копия, разбросанная патроном по свету вне брака. Хотели ли убедиться?

– Страсть как хочу! – вырвалось у заинтригованного прапорщика.

Кубанец позвонил в колокольчик и приказал прислать лакея Немчинова. А пока этот человек не явился, дворецкий успел шепотом объяснить, что сей восемнадцатилетний малый – еще один сын, прижитый Волынским блудно, уже после свадьбы, от некой шведской девки Таньки, в то время, когда его жена носила дочь Анну и сохранялась у родственников в Москве.

Лакей Немчинов оказался, действительно, разительно похож на Волынского. Но, как бы для демонстрации своих неисчерпаемых возможностей, природа окрасила его волосы в огненный цвет и усыпала лицо веснушками.

– Чего угодно? – хмуро справился Немчинов.

– Серебро в порядке?

– Что ему сделается, серебру?

– А ты проверь, так ли разложено, как я велел.