SACRÉ BLEU. Комедия д’искусства

— Не ели. Это я для примера. Но если б и съели, ты сам прекрасно знаешь, к какому средству они бы прибегли. Сожгли синюю. «Ведьма» то и «ведьма» сё, да? Думаешь, легко соблазнять стеклодела, чтоб он думал, будто ты Дева-блядь-Мария под вустерским соусом, а потом доебываться до его вдохновения? Говорю тебе, Говняпальчик, эта стратегия Церкви с упором на муки совести ни хера не применима к искусству.

— Может, стоит поискать другую артель стеклоделов? — предложил Красовщик.

Блё окунулась с головой и оттирала под водой волосы, сколько могла не дышать, а затем вынырнула и передернулась.

— Вот как, думаешь? Ну, тут нам, видимо, делать уже нечего, раз все знают, что я деревенская дурочка. Я ж только грязь могу лопать на площади да трахать приходского попика, разве нет?

— Можешь измениться.

— Нет, я отказываюсь ходить на костер больше одного раза в одной деревне. Найди мне чистое платье, и валим отсюда.

И они свалили.

Потом восемьсот лет считалось, что рецепт изготовления синего стекла для окон собора Богородицы в Шартре безвозвратно утерян. А он просто свалил. Для Блё костры лишили готические соборы всякого шарма.

* * *

Поговорка гласит: «Разум Парижа — на Левом берегу, а деньги — на Правом». Разумом же Левого берега был Латинский квартал — он и назывался так потому, что на латыни разговаривали все университетские студенты. Уже восемьсот лет как.

— Мне не нравится Латинский квартал, — сказала Жюльетт. Из мешка Красовщика она достала морковку и с хрустом откусила кончик. Этьенн потянулся к ботве, но она отвела его нос локтем. — Все студенты раздражают — и задумчивые они, и рожи у них прыщавые. Все хорошие художники — на Монмартре или в Батиньоле.

— Так найди себе нового художника и живи с ним, — ответил Красовщик.

Это она виновата, что ему пришлось снимать квартиру в Латинском квартале, где у него имелись надежно запрятанные секреты и сила, о которой она не знала. Хотелось сказать ей, что она виновата и в том, что им не досталась картина Голландца, что пришлось бросить картину булочника: если б ей удалось, они бы заполучили себе приятное местечко в Первом округе, где лавки получше, где рынок Ле-Аль и Лувр недалеко, но она была… в настроении. На нее иногда находило, и жара, а также воспоминания о том, как ей приходилось изображать Богородицу, раздражали ее до того, что хоть в глаз ему тыкай тростью. Давить на нее не хотелось.

— Если у нас нет сини, что толку от нового художника? — спросила Жюльетт.

— И еще брат Голландца. Тебе не кажется, что наши картины — у него? Сама же знаешь, раз Голландец рассказал о нас карлику, то и брату наверняка доложил.

— Если у него и есть, он мне их не показывал. Я пересмотрела сотни полотен Винсента. Ничего не написано Священной Синью.

— Тебе надо подправить брату память.

— Я не могу вернуться на Монмартр в таком виде. Когда родня начинает лупить тебя по башке, пора менять стратегию. Если хочешь, чтоб я туда вернулась, мне нужна синь.

— Если у нас получится достать краску, тебе нужно тут прибрать. — Красовщик снял котелок и почесал голову — клокастый коврик грубой черной шерсти. Краску-то он, может, и добудет, но источник ей знать не положено. В этом вся неловкость — ему нужна ее помощь. Может, просто купить новый револьвер и начать отстреливать художников? Так гораздо проще. — Если не сможешь заставить их все забыть — карлика, булочника и брата Голландца, — придется с ними покончить.

— Я знаю. — Она отвела морковную ботву подальше от Этьенна, а тот возмущенно клацнул зубами. И тут она заметила огромный штуцер, возбужденно и влажно торчавший из-под осла за край дивана. Блё хлестнула по кончику пучком ботвы, и Этьенн обиженно и хрипло возопил, как драные кузнечные мехи.

— Он по тебе скучал, — пояснил Красовщик.

Восемнадцать. Паровозы во времени

— Полтретьего. Полтретьего. Полтретьего.

— Часы полагается использовать как точку, на которой сосредоточиваться, — сказал Профессёр. Он помахивал своими карманными часами на цепочке перед носом у Люсьена. — А не определять по ним время.

— Ты этого не говорил. — Люсьен сощурился и вперился в часы. Так они все провели уже полчаса, пытаясь докопаться до самых первых воспоминаний Люсьена о Красовщике, но обнаружили только время. — Ты просто сказал: сосредоточься на часах. Я думал, тебе захочется узнать, сколько времени.

— Когда он уже заквохчет? — осведомился Анри. — А то мне к печатникам пора.

— Субъект гипноза должен быть легко внушаем, — ответил Профессёр. — Вероятно, стоит опробовать метод на вас, месье Тулуз-Лотрек.

— И спустить на ветер те тысячи франков, что я потратил на алкоголь, стараясь уничтожить как раз те воспоминания, что вы пытаетесь оживить? Нет уж, спасибо. Но у меня есть мысль — может и с Люсьеном получиться. Мы способны поставить эксперимент?

— Разумеется, — ответил Профессёр.

— Мне нужен остаток той синей масляной краски, что я вам принес на анализ.

Профессёр вынес тюбик из спальни-лаборатории и отдал художнику, а тот отвинтил колпачок.

— Есть это я не стану, — сказал Люсьен.