Травяной шар, подброшенный ветром, ударился о губы коня, и тот испуганно шарахнулся в сторону. Вера покачнулась в седле.
— Неудачно придумала, — прошептала озябшими губами. — Белый балахон ждёт зимы…
И принялась нахлёстывать коня концом ремённого повода.
Весь день тихо падали снежные хлопья. Сидя за письменным столом в садовом доме, Вера то и дело отрывалась от работы и посматривала в окно. К полудню снег засыпал все дорожки, все следы, и, хотя не было солнца, сад сиял.
Дом был переполнен ароматом яблок. Они лежали рядами, впервые уродившиеся яблоки гибридных деревьев. Их несколько десятков, этих замечательных плодов, созданных человеком! Вот порадуется отец!
Вера первой любуется новыми яблоками, взвешивает на аптекарских весах, всматривается в румянец, вдыхает нежный аромат. И обо всём пишет в годовой тетради. Эти описания пригодятся для книги, рукопись которой уже много раз спрашивала Векшина.
Жаль, что сегодня никого нет в саду, — некому дать попробовать дольки новых яблок, и вкус приходится определять одной. Отец скажет своё слово позднее — после месячной лёжки плодов.
До его приезда надо успеть поименовать новенькие, а то он опять начнёт отговаривать: «Пусть поживут под номерами…» Одну из гибридных яблонь отец «окрестил» Авриком. Сейчас можно продолжить его мысль, — самую хорошую назвать в память мамы. Ту яблоню, что дала вот это золотистое яблоко. А в память Анатолия? Вера припомнила цветущую ветку, которую привозила отцу в больницу, и пробежала глазами по рядам яблок. Вот оно! Багровое, как весенний закат! Надо обязательно сохранить для выставки.
Она вышла из дома.
Сад стоял притихший. Рыхлый снег лежал на ветках, мягко хрустел под ногами. До чего же он был приятен! Вера зачерпнула полные пригоршни, намяла ком и кинула в ближнее дерево. Поиграть бы в снежки, да не с кем.
По такому снегу, наверно, хорошо сеять берёзку?.. Жаль, что не приготовила земли и не собрала семян…
Девушка шла в глубь сада. А снег всё валился и валился, пушинки его таяли на ресницах, на щеках…
«В бору сейчас пахнет хвоей, в садовой избушке — лесной душицей да яблоком-шаропаем… — Глубоко вздохнула. — Не надо ни о чём думать. Лучше… Ведь сама виновата…»
Войдя в дом, Вера снова села за письменный стол, спешила всё привести в порядок до приезда отца. Вот в папке вырезки из газет. Всё о садах и садоводах. Надо наклеить в тетрадь. Она перебрала их по одной, разложила на столе. Весенние. Летние. А вот совсем недавние, — осень, уборка урожая. У них в саду урожай был выше всех! Об этом пишет Петренко в статье о работе опорного пункта.
Приготовив клейстер, Вера начала наклеивать. Она делала это быстро, уже не всматриваясь в заголовки. А когда у неё в руках оказалась последняя вырезка, она вдруг заметила, что это — статья о луговатском садоводе. И рассказывалось в ней, как Вася Бабкин вырастил крыжовник из семян…
Что-то ещё было о нём? И Вера принялась перелистывать тетрадь. Перевернув несколько страниц, всплеснула руками: все вырезки о луговатском саде оказались выделенными в особый раздел.
— Как же это я так?.. Отец, конечно, заметит. И подумает, будто я…
Отдирать да переклеивать всё сначала — невозможно: получится неряшливо, некрасиво. Лучше поставить надпись: «В саду луговатцев». Да, она так и сделает.
Наклеив последнюю вырезку, Вера перечитала статью о крыжовнике с тем горячим волнением, с каким перечитывают письма близких.
«Останется память о Филимоне Ивановиче…» — думала она, сложив руки на столе.
В том, что делал Бабкин в саду луговатского колхоза, заменив своего отца, и в том, что делала она всё это лето, — было много общего. И от осознания этой общности поубавилось в сердце горечи.
«Я желаю полного успеха, — мысленно говорила Вера. — Желаю тебе, Василий Филимонович…»
В руке у неё был синий карандаш, и она медленно выводила в тетради букву за буквой: «Вася… Васил…»
Вдруг она встрепенулась.
— Что я наделала?! Нельзя будет показать отцу… — Взяла резинку, повертела в руке и, не прикасаясь к бумаге, отбросила в сторону. Облокотившись на стол, долго смотрела в окно, не замечая ни перемен в саду, ни самого окна. «А что Вася хотел сказать мне в последний раз? Что? Конечно, хорошее…»
Эх, если бы тогда была одна. Всё могло бы повернуться по-другому… Может, парню и сейчас дома не по душе? А он ведь не знает, что ошибку-то сделала девчушка Верочка. Та давняя ошибка породила все остальные, от которых теперь ноет сердце. Она виновата во всём, только она одна…
На подоконнике между рамами белела вата. Поверх неё топорщился хмель вперемежку с бессмертниками. Вера любила эти сухие цветы, обладавшие способностью и среди зимы хранить в себе лучи летнего солнышка. Особенно хорош вон тот алый. Он никогда не выцветет…
Вера подняла глаза: за окном всё ещё падал снег, но теперь уже не пушистый, а измельчённый, похожий на известковую пыль, к которой холодные сумерки всё больше и больше подмешивали синьки. Начиналась зима.
В доме похолодало. Вера встала и пошла разжигать печь.