Сад бабочек

Как правило, в Саду насчитывалось от двадцати до двадцати пяти девушек. Не считая Лоррейн. С какой стати нам считать ее одной из нас? Если Садовник был в городе, то «навещал» по меньшей мере одну из нас. Иногда двоих или троих, если не работал и не проводил время с семьей. То есть, он не мог в одну неделю провести время со всеми. После того, что Эвери сделал со мной и Жизель, ему разрешалось приходить в Сад лишь раз в неделю, и только под надзором отца. Хотя Эвери при любой возможности нарушал запрет, да и продлилось это недолго.

Завтрак накрывали в половине восьмого, и мы должны были поесть до восьми, чтобы Лоррейн успела убрать за нами. Отказаться от еды мы не могли, Лоррейн наблюдала за нами и докладывала Садовнику. Раз в день можно было сослаться на отсутствие аппетита, но если это повторялось, она приходила к тебе в комнату, чтобы осмотреть тебя.

После завтрака и до двенадцати мы делали что хотели. Это не считая тех дней, когда приходили работники и мы сидели взаперти. Потом еще полчаса отводилось на обед, и половина девушек ложились вздремнуть. Наверное, думали, что время пролетит быстрее, если спать целым днями. Я же брала пример с Лионетты и утренние часы отводила разговорам. Некоторым из девушек нужно было выговориться, и пещера под водопадом стала для нас чем-то вроде приемной. Камеры и микрофоны стояли повсюду, но водопад, даже такой маленький, приглушал звуки, и речь становилась неразборчивой.

* * *

– И он разрешал вам? – недоверчиво спрашивает Виктор.

– Конечно. Когда я объяснила ему.

– Объяснили ему?

– Да. Как-то вечером он привел меня на ужин в свои покои и спросил об этом. Наверное, хотел убедиться, что мы не замышляем бунт или что-то еще.

– И что вы ему сказали?

– Сказала, что девушкам важно побыть в уединении, что это полезно для их душевного равновесия. А если эти разговоры идут им на пользу, то какая, к черту, разница? Конечно, тогда я выражалась куда изящнее. Садовник любил изысканность во всем.

– Эти разговоры с девушками, как это происходило?

* * *

Некоторым нужно было просто облегчить душу. Они были в отчаянии, напуганы, не находили себе места; им нужен был кто-то, кто выслушал бы их. Они расхаживали по пещере, кричали и колотили по стенам. Но под конец выдыхались, и кризис на какое-то время уходил. Это были девушки вроде Блисс, только им недоставало ее дерзости.

Блисс говорила что хотела, когда хотела и где хотела. Как она сказала еще в первую нашу встречу, Садовник не требовал от нас любви. Мне кажется, он хотел этого, но никогда не просил. Думаю, он ценил ее честность, как ценил мою прямоту.

Некоторые девушки нуждались в утешении, и тут я часто пасовала. Нет, если они плакали время от времени, это я еще могла вытерпеть. Или, скажем, в первый месяц в Саду. Но если это продолжалось недели, месяцы или даже годы… Тогда я, как правило, теряла терпение и просто советовала им смириться.

Но иногда могла проявить великодушие и отправляла их к Эвите.

Эвита была Американской леди: крылья у нее были оранжевых и темно-желтых оттенков с замысловатым черным узором по краям. Она была славная, только сообразительностью не отличалась. Не хочу ее обидеть, это просто факт. По уровню развития она так и осталась шестилетней девочкой, и была в восторге от Сада. Садовник посещал ее от силы пару раз в месяц, поскольку его желания всегда пугали ее и приводили в замешательство. Эвери вообще было запрещено к ней приближаться. Всякий раз, когда Садовник приходил к ней, мы с ужасом ждали, что она окажется под стеклом. Но его, похоже, просто умиляла эта детская непосредственность.

Эти девушки могли прийти к ней и лить слезы в три ручья, а она обнимала их, гладила и несла всякую чушь, пока те не успокаивались. Они изливали ей душу, а она слушала и не произносила ни слова. Общество Эвиты всегда оказывало на них благотворное действие.

Лично меня общество Эвиты приводило в уныние. Но если к ней приходил Садовник, она потом приходила ко мне. Она была единственной, кому я прощала слезы.

* * *

– Тогда в больнице ей нужен особый представитель?

Инара качает головой.

– Она умерла полгода назад. Несчастный случай.

* * *

В начале двенадцатого наша «приемная» закрывалась, и некоторые из девушек пускались бегом по коридору. Лоррейн, если была на месте, смотрела на нас, но ничего не говорила, потому что для нас это была единственная возможность поддержать форму. Садовник не давал нам гантелей или беговых дорожек, поскольку опасался, что мы намеренно себя покалечим.

После обеда и до восьми часов мы были совершенно свободны. Вот тогда становилось по-настоящему скучно.