Сад Эпикура

— Я так же, как и ты, уверен, что Антигон не отменит Панафинеи. Но они состоятся и без его приказа, никогда еще за всю историю Афин не было такого случая, чтобы Великие Панафинеи не состоялись. Нужен был приказ об отмене празднования, и тогда он имел бы какой-нибудь смысл. Разрешить Панафинеи — это все равно что разрешить восход солнца. Легче всего издать такой приказ. Но кто пробовал запретить восход солнца?

— Ты хочешь сказать, что афиняне не подчинились бы запрету? — спросил Эпикур.

— Да. Они предпочли бы новую чуму покорности Антигону.

— Значит, мое письмо и мой совет отменить Панафинеи были напрасными?

— Нет. Афиняне не подчинились бы приказу, но они могут выслушать добрый совет. Совет философа. Пусть Антигон разрешит тебе обратиться к афинянам через глашатаев. Обязательно через глашатаев, потому что собирать народное собрание сейчас так же опасно, как и всякие другие собрания, — чума не ушла, чума лишь затаилась. Но если он и этого не разрешит, тебе, Эпикур, все равно надо идти, надо, по меньшей мере, выиграть спор и остаться другом истины.

— Что скажешь ты, Гермарх?

— Прав Метродор, а не Колот, — ответил Гермарх.

— А ты, Идоменей?

— Прав Метродор.

— Да, он прав, — согласился Эпикур и посмотрел на Метродора с улыбкой. Он всегда любил Метродора, а теперь еще больше, потому что Метродор сказал то, что мог сказать сам Эпикур. Эта радость от нового совпадения мыслей еще раз утвердила Эпикура в решении, что преемником его учения, его Сада должен стать именно он — миловидный, прямодушный, добрый и мудрый Метродор.

— Я пойду к Антигону, — объявил Эпикур свое решение. — Теперь мне следует остаться одному, чтобы обдумать еще раз то, что я скажу ему.

Гермарх, Идоменей и Метродор поднялись и ушли. Задержавшийся Колот подошел к Эпикуру и сказал:

— Слова Метродора меня не переубедили. Я по-прежнему думаю, что тебе не следует идти к Антигону и попусту тратить время. Вот мое мнение: у нас много друзей, и каждый из них может уже сегодня стать твоим глашатаем, Эпикур. Мы все пойдем по улицам и объявим твой приказ: не участвовать в празднествах, чтобы спасти Афины от новой чумы. Антигон хочет погубить афинян, а Эпикур — избавить их от новой беды. И мы посмотрим, кто победит!

Эпикур посмотрел пристально на Колота, поднялся с камня, на котором все это время сидел, и сказал, вздохнув:

— Ты хочешь, чтобы я потерял тебя и всех моих друзей. Македонцы арестуют вас, едва вы откроете рты. Ты хочешь призвать афинян к непослушанию, к бунту, а я учил тебя пробуждать в них разум. Это не одно и то же. Бунт может привести лишь к временной победе, но вечной может быть только та победа, которую одержит разум. Вспомни Демосфена.

— Прекрасная и, кажется, глубокая мысль, — сказал Колот. — Но мы лишаем себя возможности сразиться с македонцами сразу. Перед нами открывается путь героев, Эпикур!

— Но я предпочту ему путь мудрости, Колот!

— Жаль, — сказал Колот. — Ты словно боишься чего-то, учитель. Ты словно собираешься жить вечно. Я предпочел бы победить при жизни.

— Это говорит только о том, что ты больше любишь себя, чем людей, для которых стараешься. Да, моя победа придет не скоро, но это будет прочная и самая блестящая победа разума над невежеством. Ты же хочешь лишь поколебать власть Антигона…

— Я думаю иначе, я хочу свободы и радости уже этим людям, которые живут сейчас. Ты же жертвуешь их свободой и счастьем ради свободы и счастья людей, которые будут жить когда-то. Панафинеи состоятся, и умрут от чумы еще тысячи людей. Остальные же останутся влачить жалкую жизнь под властью царя. А что делаешь ты? Ты идешь забавлять царя, Эпикур.

— Не я придумал богов и праздники в их честь. Не я отдал власть в руки Антигона. Но вот что я говорю: безнравственно всякое рабство — и перед богами, и перед царями. Но мой голос слаб в гуле толпы. Поэтому я собрал вокруг себя учеников. Их не так много еще. Они соберут, в свою очередь, учеников вокруг себя. Этот круг будет расширяться. И возможно, настанет время, когда ученики моих учеников все вместе осилят гул невежественной толпы, и она услышит слова истины…

— Значит, все лучшее в далеком будущем. А что же теперь, Эпикур? Тирания македонцев?

— Теперь? Упорная работа разума. Добывание истин. Посев ради будущего урожая. Птицы выклевывают зерно, брошенное в землю сеятелем. А сеятель ждет колосьев. Не станешь же ты утверждать, Колот, что разумно поступают птицы? Кто хочет из одного зерна вырастить столько семян, чтобы ими можно было засеять целое поле, тот должен быть терпелив. А ты нетерпелив, Колот. И потому обвиняешь меня в робости. Иди и подумай. А мне надо побыть одному.