Сад Финци-Контини

Я сел на то место, на котором обычно сидел он, за письменным столом, и набрал номер. Я ждал, глядя в окно, залитое дождем. В темноте деревья были едва видны. Там, далеко, за старым парком, непонятно где, блестел огонек.

Наконец ответил немного расстроенный голос отца.

— А, это ты? — сказал он. — А мы уже начали беспокоиться. Ты откуда звонишь?

— Я не буду ужинать дома, — ответил я.

— В такой дождь?

— Вот именно.

— Ты еще у Финци-Контини?

— Да.

— Когда бы ты ни вернулся, прошу тебя, зайди ко мне на минутку. Ты же знаешь, я все равно не усну…

Я положил трубку и поднял глаза. Альберто смотрел на меня.

— Готово?

— Готово.

Мы втроем вышли в коридор, прошли по комнатам и комнаткам, спустились по лестнице, в низу которой нас ждал Перотти в белой куртке и белых перчатках. И прошли прямо в столовую.

Вся семья уже была там: профессор Эрманно, синьора Ольга, синьора Регина и один из венецианских дядей, фтизиатр. Он встал, увидев Альберто, пошел к нему навстречу, поцеловал в обе щеки, а потом, рассеянно потирая нижнее веко, начал пространно объяснять, что ездил в Болонью, на консультацию, и на обратном пути решил остановиться поужинать у родственников, ожидая поезда в Венецию. Когда мы входили, профессор Эрманно, синьора Ольга и ее брат сидели у зажженного камина, Джор растянулся во всю длину у их ног, а синьора Регина сидела за столом, прямо под люстрой.

Конечно, воспоминания о моем первом ужине в magna domus (кажется, это было в январе) смешались с воспоминаниями о многих других ужинах в доме Финци-Контини, на которые меня приглашали в ту зиму. Однако я очень хорошо помню, что мы ели в тот вечер: рисовый суп с куриной печенью, котлеты из индейки в желе, вареный язык с черными оливками, маринованный шпинат, шоколадный торт, фрукты, изюм и орехи, лесные и грецкие. Я также помню, что почти сразу же, не успели мы сесть за стол, Альберто принялся рассказывать всем историю о том, как меня выдворили из муниципальной библиотеки, и я еще раз обратил внимание, что у старшего поколения она почти не вызвала удивления. В течение всего ужина разговор постоянно возвращался к этой паре, Баллола-Поледрелли, но все они, комментируя этот случай, говорили не с горечью или желчно, а просто с обычным сарказмом, почти насмешливо. И несомненно веселым, веселым и удовлетворенным, был голос профессора Эрманно, когда он взял меня под руку и предложил пользоваться свободно и без стеснения, когда мне будет угодно, двадцатью тысячами книг, которые он собрал дома, большая часть из которых, сказал он мне, была по итальянской литературе середины и конца девятнадцатого века.

Но больше всего в тот первый вечер меня поразила сама столовая с мебелью розового дерева, в стиле модерн, с большим камином, по форме напоминающим рот, со стенами, обитыми кожей, а одной полностью из стекла, выходящей в темный парк, как рубка «Наутилуса». Комната казалась такой знакомой, такой уютной, я бы сказал, такой огражденной от внешнего мира, она так соответствовала моему тогдашнему настроению, я сейчас это особенно ясно понимаю, она как бы охраняла тот ленивый жар, который часто бывает свойствен молодому сердцу.

Переступив порог, мы оба, и я, и Малнате, оказались в центре гостеприимного доброжелательства не только профессора Эрманно, любезного, веселого и живого, как всегда, но и синьоры Ольги. Она указала нам места за столом. Малнате сел справа от нее, а я на другом краю стола, справа от ее мужа. Брата Джулио она усадила слева от себя, рядом со старушкой-матерью. Эта последняя представляла собой прекрасное зрелище: розовые щеки, белоснежные шелковистые, блестящие, густые волосы, умиротворенный и веселый взгляд.

Прибор напротив меня тарелки, вилки, ножи, бокалы — казалось, ждал восьмого сотрапезника. Пока Перотти обходил стол с супницей, я вполголоса спросил у профессора Эрманно, для кого накрыт прибор слева от него. И он, тоже вполголоса, ответил, что это место, вероятнее всего, не займет никто (он взглянул на массивные часы «Омега» на запястье, покачал головой и вздохнул), поскольку обычно это место занимает его Миколь (он именно так и сказал: «Моя Миколь»).

VI