Сад Финци-Контини

Минут двадцать мы походили взад и вперед по пляжу. Единственным веселым человеком в нашей компании была девятилетняя девочка, дочь молодой пары, в машине которой я приехал. Возбужденная ветром, морем, сумасшедшими вихрями песка Джанна дала волю своей жизнерадостной и экспансивной натуре. Она сняла туфли и чулки, несмотря на то что мама пыталась ей это запретить. Она выбегала навстречу волнам, которые обрушивались на берег, и замочила ноги до колен. В общем она развлекалась вовсю, так что через несколько минут, когда мы вернулись к машинам, я увидел в ее живых черных глазах, сияющих на разгоряченном нежном личике, откровенное сожаление.

Вернувшись на Аурелию, мы через пять минут доехали до развилки Черветери. Поскольку было решено сразу возвращаться в Рим, я не сомневался, что мы поедем прямо. Но в этот момент наша машина притормозила, и отец Джанны высунул руку в окошко. Он подал знак другой машине, которая шла за нами метрах в тридцати, что собирается повернуть налево. Он передумал возвращаться в Рим.

И так мы оказались на неширокой асфальтированной дороге, которая ведет сначала к маленькому селению, почти сплошь состоящему из новых домов, потом серпантином карабкается на холмы и доходит до знаменитого этрусского некрополя. Никто ничего не спрашивал. Молчал и я.

За селением дорога шла немного в гору, и машина слегка замедлила ход. Мы проезжали совсем близко от монтероцци — зарослей, которыми покрыто все до Тарквинии и дальше; со стороны холмов их больше, чем у моря, они покрывают всю территорию Лация к северу от Рима, всю эту территорию, которая по сути не что иное, как огромное кладбище. Здесь трава зеленее, гуще, темнее, чем на участке между дорогой Аурелия и Тирренским морем: это признак того, что вечный сирокко, дующий с моря, по дороге сюда теряет свое соленое дыхание, а влага недалеких гор уже оказывает свое благотворное влияние на растительность.

— Куда мы едем? — спросила Джанна.

Муж и жена сидели на переднем сиденье, а девочка была между ними. Отец оторвал руку от руля и положил ее на темные кудри дочери.

— Мы едем посмотреть на гробницы, которым четыре или пять тысяч лет, — ответил он тоном человека, который рассказывает сказку и при этом безудержно перевирает цифры. — Этрусские гробницы.

— Как печально! — вздохнула Джанна, откидываясь на сиденье.

— Почему печально? Тебе ведь рассказывали в школе, кто такие этруски?

— В учебнике истории этруски в самом начале, вместе с египтянами и евреями. Но послушай, папа, как, по-твоему, кто древнее — этруски или евреи?

Папа рассмеялся.

— Спроси вот у этого господина! — сказал он, показывая на меня большим пальцем через плечо.

Джанна обернулась. Ее лицо наполовину закрывала спинка сиденья, она бросила на меня быстрый, недоверчивый и сердитый взгляд. Я думал, что она повторит вопрос. Но нет, она сразу отвернулась и стала смотреть прямо перед собой.

Впереди но дороге, нее еще идущей немного вверх, навстречу нам шли небольшие группы местных жителей, юношей и девушек. Это была обычная воскресная прогулка. Девушки шли, взявшись под руки, образовав целые цепочки, которые иногда доходили до середины дороги. Оказываясь рядом, мы видели, что они разглядывают нас через стекла смеющимися глазами, в которых любопытство смешивается со странной гордостью, с плохо скрываемым презрением.

— Папа, — снова спросила Джанна, почему древние могилы не такие печальные как те, которые поновее?

Компания, более многочисленная, чем другие, заняла почти всю проезжую часть. Молодежь пела и совсем не думала уступать нам дорогу, поэтому машина почти остановилась. Отец секунду помолчал.

— Понятно, — ответил он. — Те, кто умер недавно, нам ближе, поэтому мы любим их больше. Этруски, видишь ли, умерли слишком давно, — он снова как будто рассказывал сказку, — это как если бы они никогда не жили, как будто они всегда были мертвыми.

Снова молчание, на этот раз более длительное. Наконец (мы были уже совсем близко от площадки перед входом в некрополь, на которой стояли автомобили и старые кабриолеты) настал черед Джанны преподать нам урок.

— Ну вот, сейчас, когда ты так говоришь, — тихо сказала она, — я подумала, что этруски тоже жили, и я люблю их так же, как и всех остальных.

Осмотр некрополя, как я сейчас вспоминаю, и прошел под знаком необычайной нежности этих слов. Джанна, самая маленькая из нас, заставила нас кое-что понять, она, в определенном смысле, вела нас за руку.