Читаем Сад Финци-Контини полностью

Ради Бога, Феррара вовсе не каторга, как можно подумать, слушая нас обоих. Конечно, если смотреть со стороны промышленной зоны, то город окруженный старой стеной, может показаться тюрьмой, особенно в плохую погоду. Но вокруг Феррары простираются плодородные поля, деревни, где кипит жизнь. А к востоку, всего-то километрах в сорока, шумит море, обрушиваясь на безлюдные пляжи, вдоль которых тянутся рощи падубов и пиний, а море всегда является сосредоточием жизни. Да и сам город, если хорошенько присмотреться к нему изнутри, как сделал он сам, если внимательно, непредвзято приглядеться к нему, может открыть такие сокровища преданности, ума и доброты, которые только глухие и слепые или уж совсем очерствевшие не могут заметить и оценить.

V

Сначала Альберто часто говорил о своем скором отъезде в Милан. Потом мало-помалу перестал об этом упоминать, сама его дипломная работа превратилась в почти запретную тему и для меня, и для Малнате, поэтому мы не говорили о ней прямо, а кружили осторожно вокруг да около. Раз он не говорил о ней сам, то, ясное дело, не хотел, чтобы о ней говорили мы.

Как я уже сказал, он редко вмешивался в наши разговоры и никогда не говорил ничего существенного. Он, несомненно, был на стороне Малнате. Однако он поддерживал его пассивно, никогда не проявляя никакой инициативы. Он не сводил с друга глаз, ликовал, если тот побеждал в споре, и, напротив, переживал, если верх одерживал я. А в основном молчал, ограничивался время от времени каким-нибудь восклицанием, смешком, неопределенным звуком:

— А вот это замечательно! И все же с определенной точки зрения… Минуточку! Давайте обсудим спокойно..

Казалось, что он даже чисто физически хочет спрятаться, исчезнуть, раствориться в тени. Мы с Малнате обычно сидели друг против друга посередине комнаты: один на диване, другой — на одном из двух кресел, между нами стоял столик, на нас падал свет лампы. Мы практически не вставали, разве только чтобы зайти в маленькую ванную рядом со спальней или посмотреть, что делается за широким окном, выходившим в сад. Альберто же предпочитал сидеть в глубине комнаты, позади письменного и чертежного столов, которые как бы защищали его. Но чаще мы видели, как он беззвучно движется по комнате на цыпочках, прижав локти к бокам. Он менял одну за другой пластинки на радиоле, всегда внимательно следил за тем, чтобы звук не перекрывал наши голоса, смотрел за пепельницами, и когда они наполнялись, мыл их в ванной; он вполголоса спрашивал, не хотим ли мы еще чаю; ставил на место какие-то предметы. У него был озабоченный и скромный вид хозяина дома, которого беспокоит только одно: чтобы высокий интеллект его гостей мог проявить себя наилучшим образом, чтобы им было обеспечено для этого все необходимое.

И все же, я в этом уверен, именно от него исходила та угнетающая атмосфера, на которую я обратил внимание, когда впервые вошел в комнату. Это он создавал ее своей педантичностью, своими настойчивыми и назойливыми заботами. Когда, например, в паузах нашего разговора он начинал подробно описывать, ну, например, достоинства кресла, в котором я сидел, говоря, что его спинка специально «разработана», для того чтобы обеспечить позвоночнику самое правильное и удобное с анатомической точки зрения положение; или когда, предлагая мне кисет с трубочным табаком, он напоминал мне о смесях и добавках, которые, по его мнению, необходимы, чтобы Данхилл и ГБД доставляли нам наибольшее удовольствие (столько-то сладковатого табака, столько-то крепкого, столько-то табака Мериленд); или, наконец, по причинам, известным только ему одному, а мне совершенно неясным, он, улыбаясь, объявлял, что один или другой динамик его радиолы в данный момент не работает. В каждом таком случае во мне росло нервное напряжение, поднимался глухой протест, который мне с трудом удавалось сдерживать и который грозил вот-вот прорваться наружу.

И вот однажды вечером я не сдержался. Конечно, воскликнул я, обращаясь к Малнате, он судит о нашем городе как дилетант, как турист, поэтому он так снисходителен, мягок, в этом ему можно только позавидовать. Но что скажет он, такой крупный специалист по сокровищам честности, ума и доброты, о том, что произошло со мной, со мной самим всего несколько дней назад?

Перейти на страницу:

Все книги серии Шедевры зарубежной литературы

Сад Финци-Контини
Сад Финци-Контини

В романе «Сад Финци-Конти» перед читателем разворачиваются события жизни юноши и девушки, встретившихся в неподходящем месте и в неподходящее время и разлученных необратимым жестоким ходом истории. Это необыкновенный роман о любви — любви автора к голосу, улыбке, тени, впечатлению, которые могут существовать только в мире грез, могут являться человеку только в юности. Однако в романе этот голос, эта улыбка, эта тень имеют имя: Миколь Финци-Конти. Волшебный мир детских чувств и увлечений, тревожная, полная сомнений юность, ощущение безысходности, отсутствия будущего, предчувствие ужасной судьбы — все это в центре внимания автора романа. Человек от самого рождения обречен на одиночество, на непонимание, но может ли он обрести счастье и покой? И где? Герой романа, прожив трудную, полную лишений и потерь жизнь, кажется, нашел ответ…

Джорджо Бассани

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии / Философия / Проза
Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза