Сад, Фурье, Лойола

Сочетание различий имеет в виду, что соблюдается индивидуация каждого терма: Фурье не пытается выправить, скорректировать или отменить вкусы, какими бы они ни были (сколь бы «причудливыми» они ни были); скорее, наоборот, их утверждают, акцентируют, признают, узаконивают, укрепляют, ассоциируя между собой всех, кто хочет их практиковать: тем самым корпоративный вкус выстраивают в оппозицию с другими вкусами, сразу и сродственными, и различающимися: соревновательная игра (даже игра интриги, но закодированной) начнется между любителями бергамота и любителями груши-бере; таким образом, к удовлетворению простого вкуса (любить груши) мы добавим другие страсти, формальные и комбинаторные; например, кабалистику, или страсть к интригам, или же порхание, если встречаются гармонийцы с неустойчивыми взглядами, находящие удовольствие в том, чтобы переходить с бергамота на бере.

Фурье исходит из такой семантической конструкции мира, что «ассоциация», на его взгляд, не является «гуманистическим» принципом: речь идет не о том, чтобы объединить всех, у кого одна и та же мания («соманийцев»), чтобы они ощущали себя хорошо вместе и наслаждались, нарциссически всматриваясь друг в друга; речь, напротив, идет о том, чтобы ассоциироваться ради сочетания, ради контрастирования. Фурьеристское сосуществование страстей отнюдь не исходит из либерального принципа. Никто ни от кого благородно не требует «понимать», «принимать» страсти других (разве что — на самом деле — отвергать их). Цель Гармонии — не в том, чтобы защищаться от конфликтов (создавая ассоциации по подобию) либо уменьшать их (сублимируя, очищая или нормализуя страсти), либо даже преодолевать их («понимая» другого), но в том, чтобы эксплуатировать их ради наибольшего удовольствия для каждого и без ущерба для кого бы то ни было. И как же? Играя с конфликтами, превращая конфликтность в текст.

Страсти

Страсть (характер, вкус, мания) есть несводимое единство фурьеристской комбинаторики, абсолютная графема утопического текста. Страсть естественна (в ней нечего исправлять, разве что производить некую контрприроду, то, что происходит в Цивилизации). Страсть беспримесна (ее сущность чиста, сильна, резко очерчена: одна лишь цивилизованная философия рекомендует страсти дряблые, апатичные, контроль и компромисс). Страсть счастлива («Счастье… состоит в том, чтобы иметь много страстей и много средств для их удовлетворения», I, 92).

Страсть не есть возвышенная форма чувства, мания не есть причудливая форма страсти. Мания (и даже прихоть) есть сама сущность страсти, единство, исходя из которого, обусловливается Притяжение (притягательное и притягивающее). Страсть не поддается ни деформации, ни трансформации, ни редукции, ни измерению, ни замене: это не сила, это число; мы не можем ни разложить, ни амальгамировать эту счастливую, искреннюю и естественную монаду, но можем лишь подвергнуть ее сочетанию, пока она не воссоединится с целостной душой, трансиндивидуальным телом, имеющим 1620 свойств.

Древо счастья

Страсти (числом по 810 для каждого пола) расходятся, подобно ветвям дерева (древа-фетиша классификаторов), от трех стволов: люксизма, включающего в себя чувственные страсти (по одной на каждое из пяти чувств); группизма (четыре изначальные страсти: честь, дружба, любовь, родство) и сериизма (три дистрибутивные страсти). Исходя из этих двенадцати страстей, развертывается целая комбинаторика (им свойственно не моральное, но лишь структурное преобладание).