Сад изящных слов

— Ты только и делаешь, что меня кормишь. И ты сам сказал, что хочешь такую, было дело?

«Прозвучало как отговорка», — думала Юкино, пристально глядя на юношу, пока тот боязливо вытаскивал книгу из пакета. На обложке виднелось выполненное тиснением название: Handmade SHOES[43]. В книге объяснялось, как делают обувь ручной работы, и её посоветовали как самое распространённое издание для начинающих. Замешательство юноши сменилось удивлением, удивление — восторгом, и Юкино наблюдала за выражением его лица с таким же чувством, с каким она смотрела на облака в небе. Прекрасные белые облака, ежеминутно меняющие форму под порывами ветра.

— Такая дорогая книга! Спасибо! — с жаром сказал юноша и поспешно добавил, чтобы прозвучало почтительней: — Премного благодарен!

Какая прелесть! Она и сама не смогла удержаться и радостно улыбнулась.

Он сразу же открыл книгу.

«В буквальном смысле глаза загорелись», — глядя на него, с восхищением подумала Юкино. Даже струи дождя за его спиной переливчато сверкали в лучах солнца. Юкино отпила глоток кофе, купленного в кафе неподалёку от сада. Так и есть, вкусный. Облегчённо вздохнув, она с замиранием сердца убедилась, что на языке осталась горечь. Когда она рядом с этим мальчиком, кофе обладает вкусом кофе. У риса — вкус риса, у дождя — аромат дождя, а летнее солнце светит, как и положено летнему солнцу.

— Знаете, я... — неуверенно заговорил юноша, не поднимая глаз от книги, — как раз делаю сейчас пару туфель...

— О, это замечательно! Для себя?

М-да, так говорят какие-нибудь тётушки в возрасте.

Ничем не показав, что заметил её волнение, он ответил:

— Я пока не решил, для кого...

И запнулся.

Внезапно Юкино мысленно ахнула. И всё ещё не соображая, в чём дело, подумала: «Нет!»

— Это женские туфли.

Стоило ей это услышать, как игривое настроение разом улетучилось.

— Только у меня никак не получается, и мне...

Вместе с тем в груди понемногу поднималось какое-то неизвестное чувство, и оно несло с собой тепло. Пока она силилась разобраться, что же это такое, юноша продолжил:

— Мне нужно снять мерки... Мои-то ноги не подойдут. Так что, если вас не затруднит... Вы не могли бы показать свои ноги?

Даже не видя его лица, Юкино поняла, что глаза у него на мокром месте. И что с ней происходит то же самое.

Звонко пели трясогузки.

Здесь, в саду, обитали разные виды диких птиц. Юкино совершенно в них не разбиралась, и только это название было ей знакомо. Оно упоминалось в «Кодзики»[44], и, помнится, на уроках классической литературы Хинако-сэнсэй давала им послушать запись пения трясогузок. Как же там говорилось... Ах да, трясогузки показали богам, что такое физическая близость между мужчиной и женщиной.

Воспоминания об этом нахально лезли в голову. Юкино ощущала сильный жар, но её кожа при этом оставалась холодной.

«Сохраняй дистанцию», — смутно подумала она, снимая одну туфлю. И медленно вытянула босую правую ногу в сторону юноши. Теперь они сидели друг напротив друга. Юноша робко коснулся кончика её большого пальца. Палец будто обдало разгорячённым дыханием, и она поразилась, насколько он был холодным. В груди бешено застучало. Юкино испугалась — вдруг юноша услышит, как громко бьётся её сердце и как шумно она дышит, и ей стало невыносимо стыдно, и она взмолилась о том, чтобы ей вовсе не издавать ни звука. Пусть сильнее льётся дождь. Пусть громче поют трясогузки.

Тем временем руки юноши тихонько сомкнулись на её ноге. Приподняли, словно прикидывая вес. Ощупали кончики пальцев, свод стопы, пятку, будто проверяя их форму и то, насколько они мягкие.

«Хорошо, что я недавно сделала педикюр», — всерьёз, чуть ли не со слезами на глазах, успокоила себя Юкино.

Юноша достал из сумки маленькую синюю рулетку. Потянул за белый язычок, и из круглого пластмассового корпуса с тихими щелчками вылезла виниловая мерная лента.

«У него даже рулетка с собой есть!» — неожиданно восхитилась Юкино. Лента мягко, как бинт, обвилась вокруг ноги. Юноша записал карандашом в блокнот несколько чисел. Расстояние от кончика большого пальца до пятки, от пятки до лодыжки — он прикладывал рулетку, смотрел на отметки и водил карандашом по бумаге. Между тем пульс у Юкино наконец-то успокоился. Словно заполняя наступившую тишину, припустил дождь, но солнце при этом сияло всё ярче, и, радуясь ему, трясогузки запели ещё пронзительней. К шуму дождя примешивалось чирканье карандаша по бумаге.

«Такое чувство, — подумала Юкино, — будто здесь, в этом саду, я попала в иной мир».

— Вы не могли бы встать? — тихо попросил юноша со своего места. — Я бы хотел напоследок зарисовать форму ступни, когда на неё опираются.