Так, входящие… да, «Эмель» – имя, не просто номер.
– Вы видели это сообщение? – глупый вопрос: оно же было открыто и прочитано.
– От Эмель? Не может быть! Я не видел никакого сообщения, мне они вообще редко приходят, я предпочитаю звонки.
– Вы его открывали. И раз уж не стерли, то, надеюсь, вы позволите? – будет потом кричать, что я действовал незаконно. Обязательно будет, и нечего дожидаться его согласия.
«прекратименяпреследовать» – маленькими буквами, без интервалов, как будто в волнении или в спешке было написано на светящемся экране.
«сегодняскажуМустафе» – это чуть ниже, тоже без всяких правил.
– Вы утверждаете, что не видели этого?
Эрман почти вырвал у него телефон и, сморщив лоб, вчитывался в не слишком разборчивые слова. Очень достоверно, очень: как будто и впрямь только что увидел!
– Впервые вижу! Я вообще не обращаю внимания на смс-сообщения! И я не понимаю, о чем это все! «Преследовать» – ерунда какая-то!
– Если бы оно было новым и не прочитанным, я мог бы вам поверить, но его открывали… что Эмель собиралась сказать Мустафе? О том, что вы ее преследовали и ей это надоело? И вы сделали вид, что поехали на пляж, а сами вернулись…
– Да ничего подобного! Как я мог вернуться, кто-нибудь увидел бы мою машину!
– Вы вернулись, разумеется, без машины. И я почему-то уверен, что на пляже не найдется ни одного свидетеля, который бы вас там видел… не пять минут.
– Да кто на кого смотрит на пляже?! Люди приходят и уходят, и если вы не красотка топлесс, никто вас не запомнит!
– Поэтому вы разумно выбрали такое алиби, которое трудно опровергнуть, да? Эсэмэска пришла утром… наверно, Эмель и звонила вам с целью выяснить отношения?
– Я не знаю, зачем она звонила! Думал, что это по поводу развода, потому что так мне сказала жена… а Эмель только назначила, а потом отменила встречу.
– Я, – вступила забытая ими Шейда, – не говорила мужу ничего подобного. А еще я нашла перчатки… только я сама иногда ими пользуюсь. Это садовые перчатки, я сегодня пошла сажать розу… но я сразу же их сняла, когда поняла… и следы там могли сохраниться, вот!
Она повернулась и достала из какого-то шкафчика пакет.
– Мне показалось, что на перчатках кровь, а раньше ее там не было, и я испугалась. Я хотела сказать Айше, но… тогда не смогла.
– А сейчас ты, значит, не боишься, дрянь такая?! – Эрман смотрел на жену во все глаза. Он явно с трудом владел собой, но держался избранной линии поведения: все это бред сумасшедшей, не стоящий никакого внимания. – А почему, спрашивается?
– Потому что я сейчас уйду. Если вы мне не поверите и не заберете его в полицию, я уйду… куда-нибудь. Насовсем уйду. Я с убийцей не останусь.
Вот оно слово.
Как странно: то, что Кемаль запрещал себе даже как предположение, как рабочую версию, на глазах обрастало подробностями и превращалось в правду.
– Дайте-ка ваши перчатки, – он забрал пакет у Шейды и подумал, что больше не сможет посылать сотрудников Нихата в Измир: сколько можно, кто-то должен и здесь работать, а кроме того… ему самому надо возвращаться на собственную работу – мысли невольно скользнули к тамошним делам, как будто это дело было уже закончено. Он поедет сам; Мустафе, наверно, придется остаться и заняться похоронами; он отвезет экспертам эти перчатки, он зафиксирует историю вытирания отпечатков на мече, он запишет все про эсэмэску и алиби… нет, это не его дело, как же он мог забыть!
– Нихат, – быстро сказал он в телефон, – ты дома уже? Давай-ка обратно… тут кое-что выяснилось, к господину Эрману подходи, – как бы еще дать ему понять, что придется, видимо, производить задержание? Так, чтобы Эрман не понял и не успел ничего предпринять – сбежать, например.
– Хотите предъявить мне обвинение? На основании этих сказок? Да оно у вас до суда развалится! Перчатками я пользовался сто раз, это садовые перчатки, моих отпечатков на мече нет…
– Ты спрятал меч. Его не было в футляре. У меча специальный футляр, я могу показать, – снова подала голос Шейда. – Я собиралась его протереть, как обычно, но его там не было… дня три назад, наверно. Я не придала значения, но потом…
– Да его кто угодно мог взять, дом мы не так чтобы запираем – днем всегда открыто! К тому же я могу заявить, что видел его на месте еще вчера, и кто докажет, что я лгу?
– Никто не знал, где меч… он был наверху, в спальне. В шкафу. Никто не знал.
Круг замыкался.
Кошмар, который никто никогда не может представить рядом с собой, который так увлекает всех в кино или в книгах, этот кошмар сейчас на глазах превращался в замкнутый круг: все порывы, все страсти, все причины, весь этот ужас, все поступки действующих лиц – все это там, внутри круга. Мы его обвели, как циркулем, вычертили его границу, и теперь мы все снаружи, вне него… мы можем подойти поближе и рассмотреть: как же они, те, кто внутри, дошли до такого? Как и что они чувствовали, говорили? Как это могло случиться?