И мы – мы сами, нормальные, обыкновенные люди, не убийцы и их жертвы, можем понять только одно: там, в заколдованном круге, там, за чертой, все по-другому. Там возможно такое, что нам и не снилось… и, дай бог, никогда не приснится, хоть мы и любим все эти кошмары в кино и книгах. Может, мы таким образом оберегаем себя от опасности: чтобы никогда наяву не приближаться даже к границе круга, внутри которого какая-то другая реальность – кровь, смерть, нелепые, страшные в своей нелепости страсти.
Вот что это было – любовь? зависть к более удачливому коллеге? сексуальное влечение, из-за неудовлетворенности перешедшее в страсть? умопомрачение, аффект? неконтролируемая ярость?
Или вполне контролируемые эмоции, заранее спланированные действия?
Но, что бы это ни было, результат так страшен, господи!
Сколько раз Кемаль входил в этот заколдованный круг, сколько раз сталкивался лицом к лицу с убийцами, но каждый раз, вычерчивая и замыкая окружность, он оставался снаружи и понимал только одно: он знает, кто и как это сделал, он может даже объяснить словами, почему или зачем… и все. Дальше он натыкался на невидимую стену: как вообще, ради каких-то целей или из-за каких-то причин, можно стать убийцей? Да, можно желать смерти, например, смерти того, кто убил твоих близких… сейчас Мустафа, а может, и Айше, наверняка пожелают смерти убийце Эмель, но… но они же не возьмут изысканный меч, не станут вонзать его несколько раз в живое человеческое тело!
Она умерла не сразу, ее терзали несколько долгих минут, нанося удар за ударом – что за чувства такие там, внутри страшного, уже замкнутого круга?! Увлечение ярости – это один, максимум два резких удара, и тем, что попалось под руку: кухонным ножом, утюгом, да самой этой рукой, наконец. А орудие, принесенное из дома, заранее оставленная где-то машина, продуманное алиби – нет, это не ярость, не минутный порыв, вряд ли это все предназначалось Эмель, это было сделано для ее мужа.
Отнять у него самое дорогое, выставить его виновным, тщательно перемешать, а сверху посыпать крупной солью измены: чтобы сильнее болело.
Граф Монте-Кристо на турецкий лад.
Мотив, возможность, орудие – дальше в дело вступят эксперты, потом, еще позже, адвокаты и судьи…
– Неужели вы поверили?! Вот ведь… нет, это бред какой-то, ей-богу! Я могу доказать! Я не возвращался в поселок, а все эти фантазии… да даже Онур может подтвердить, что я звонил ему по просьбе его матери! Ей не хотелось самой объяснять ребенку такие вещи… моя жена тоже в курсе! Ну, скажи же, что хоть это правда?
Шейда отрицательно качнула головой.
– Ты мне так мстишь, да? А ты вспомни, где ты была до меня, ничтожество!.. Ничего у тебя не выйдет, вот увидишь! Она просто мне мстит, вы же видите… она сама сказала: я с ней не спал, плюс сложный женский возраст! Она все выдумывает…
– Да, вы звонили Онуру, это мы уже выяснили. Но ведь это ничего не доказывает: Эмель не может подтвердить, что она вас об этом просила, да?
В стеклянную дверь постучали, и тотчас же, не дожидаясь позволения войти, на пороге показался запыхавшийся Нихат – само напряжение, рука вот-вот выхватит пистолет, само нетерпение: что тут у вас без меня?! Он изо всех сил старался сохранить подобие спокойствия и невозмутимости и сам понимал, что это ему не удается, и волновался и смущался еще больше.
– Что?.. – начал он хриплым от всего пережитого за последние сутки голосом и смешно закашлялся, так и не договорив.
Кемаль был не из тех, кто начисто забывает собственную юность – свою неопытность, свои ошибки, свои напрасно сказанные слова, свой неуместный смех или постыдные слезы.
Или кашель.
Парень сейчас арестует убийцу – нельзя, чтобы он потом вспоминал это свое первое серьезное дело вот так: со стыдом за неуместный кашель.
– Выяснилось немало нового, Нихат-бей, – официально и сдержанно приступил к объяснению Кемаль. – Судя по всему, вам следует задержать господина Эрмана и, может быть, даже предъявить ему обвинение в убийстве. Во всяком случае статус подозреваемого ему обеспечен.
– Господин Эрман, – быстро подхватил справившийся с кашлем Нихат, – я должен предупредить вас…
– Я адвокат, молодой человек, – нехорошо усмехнулся Эрман, – и знаю наизусть все, что вы имеете мне сообщить. Может, и получше вас. И это я – я! – должен вас предупредить: вы еще пожалеете, что пошли на поводу у заинтересованного лица, не имеющего никаких официальных полномочий. Мой старый знакомый Кемаль-бей уже как-то пытался обвинить меня в убийстве – в простом уличном убийстве в Измире… вы не в курсе? Сейчас ему, конечно, хочется отвести подозрения от своего родственника… а тут снова я! Прекрасно! Я следую за вами, но берегитесь, если хоть она запятая в документе об этом моем незаконном задержании будет не на месте! Переодеться позволите – или прямо так?
Самоуверенный тип, ничего не скажешь.
И собой владеет прекрасно.