Сад лжи. Книга 1

Она стала вспоминать свою первую влюбленность: ей только что исполнилось шестнадцать, лето, которое они проводили в Диле, на берегу океана, их дом был рядом с пляжем. Ей нравилось, когда Бак Уокер целовал ее. В душе сразу возникало приятное тепло. То же она испытывала и тогда, когда он, а потом и Арии Шапиро позволяли себе кое-что еще. Но стоило им дойти до определенного предела — и все… конец. Никаких теплых чувств, никакого сердечного замирания. Она ощущала прикосновение пальцев, сдавливавших ей грудь или шаривших между ног, но не испытывала никакого возбуждения. Впечатление было самым обычным — ну, скажем, как если бы она растирала тело мочалкой или намыливалась. В эти мгновения она постепенно, шаг за шагом, отдалялась от своих ухажеров — сперва мысленно, а потом и физически. Ей казалось, что она как бы покинула пределы собственного тела и смотрит на него с высоты. Словом, выступает в роли спортивного телекомментатора, этакого ведущего репортаж с места совращения:

«А сейчас, ребята, дело начинает принимать крутой оборот. Противник срывается с места, торопится… он — о Боже, да вы только взгляните на него! — сейчас он очутится на линии ворот. Вот он расстегивает лифчик, затем бросается на ее молнию. Нет, вы только послушайте, как тяжело он дышит, ребята! Похоже, парень полностью выдохся. Но погодите! Что-то тут не так. Она начинает отдаляться! Сбрасывает с себя его руку!.. Да, она… давайте-ка дадим эту сцену крупняком! — перехватывает его как раз на самом интересном месте, у линии ворот. Какая неудача!..»

Ей приходилось слышать от знакомых ребят, что многие девушки в этот последний миг начинают плакать. Пытаются увильнуть: религия, мол, не позволяет, мораль, менструация… На самом-то деле просто хотят сохранить свою девственность для мужа. Или боятся. А у нее? Почему этот последний момент не вызывает ничего, кроме смеха?!

Никто из мальчиков, как она выяснила, не в состоянии перенести, когда над ним начинают смеяться в самую ответственную минуту.

Ей ясно припомнились события минувшего вечера. Джил вез ее домой с вечеринки у Брина Мора. Вдруг он свернул с хайвея, она даже оглянуться не успела, как машина оказалась в незнакомом месте. Джил припарковался возле лодочной станции на озере Карнеги в Принстоне. Над головой сгущались сумерки, небо было розовато-лиловым, вода в озере — темной и неподвижной. Сидеть на берегу Рэйчел не хотелось — холодно. Но Джил настаивал. Как всегда, у него все было тщательно продумано и организовано. Он захватил с собой упаковку с шестью банками пива «Левенбрау», пакет картофельных чипсов и старый надувной матрац.

Последующие события происходили как в тумане: его руки расстегивают ей платье, в голове шум, будто она перепила, а больше всего ей хочется сходить в туалет и, простите, пописать. Потом что-то случилось у Джила с «молнией» — она никак не хотела расстегиваться. Лицо у него сделалось красным от злости, он начал вслух ругаться. Ей стало так смешно, что вынести это просто не было сил. Холодрыга, а тут Джил, весь скорченный, не может расстегнуть ширинку, когда видно, что у него стоит.

Смех вырвался из груди как бы сам собой: так с шипением вырывается из банки пиво, когда ее открывают. И тут уж ничего не поделаешь.

Едва она смогла подавить смех, как ей тут же сделалось стыдно за свое поведение. Вытерев выступившие на глазах слезы, Рэйчел тихим от слабости голосом извинилась:

— Прости. Сама не знаю, что это на меня нашло.

Перестав наконец возиться с молнией, Джил взглянул на нее в упор — с капризно выпяченной нижней губой, он напоминал уже не молодого Грегори Пека, которого она любила, а раздосадованного ребенка, у которого только что отняли его любимую игрушку.

— Не знаешь? А я думаю, знаешь, и очень хорошо, — произнес он дрожащим от обиды голосом. — И тебе, и мне известно: это далеко не в первый раз. А вот что мне не известно и что я на самом деле хотел бы выяснить, так это что именно во мне кажется тебе таким смешным?

Боже, как же комично он выглядел! С этой его перекошенной физиономией и взъерошенными волосами, а рядом шлепает о берег вода, и кругом темень — и писать хочется все сильнее. Волна смеха снова накатилась на нее, но она все же устояла.

— Дело не в тебе, Джил, — ответила Рэйчел, давясь от подступающего смеха. — А во мне. Это моя реакция на стресс. Знаешь, некоторые вдруг ни с того ни с сего начинают смеяться на похоронах. Когда я нервничаю и все внутри меня сжимается в комок, то… смех… сам вырывается изнутри.

«Похороны»! О Боже, ну и сравненьице!» — мелькнуло у нее в голове.

Однако рот его безвольно размяк и гнев начал стихать.

— Черт подери, Рэйчел! Что ты себе думала? Что я вдруг захотел тебя изнасиловать на природе? Удовлетворить свое половое влечение? Чего тебе было нервничать? Я же люблю тебя, черт возьми!

И тут смех с новой силой стал рваться из ее горла, так что Рэйчел пришлось прикусить язык, чтобы не оконфузиться еще раз.