Сад лжи. Книга 1

— Доброе утро, коллеги! Извините, что заставил вас ждать. У меня был второй прием по «скорой», — быстро проговорил Дэвид, явно избегая встретиться с ней глазами.

Рэйчел испугалась, что она для него всего лишь «одна из», и по телу побежали мурашки. Но тут же поспешила себя успокоить. Какая чушь, это обычное благоразумие, чтобы никто ничего не заметил. Конечно же, он ее любит.

Однако напряжение не проходило, и она боялась пошевелиться, словно розовый клочок бумаги у нее в кармане на самом деле был взрывным устройством, которое могло сработать от малейшего неверного движения.

Рэйчел присоединилась к группе, которая вслед за Дэвидом направилась к ближайшей палате. Длинная комната, выкрашенная в тошнотворный желтовато-зеленый цвет, ряды кроватей, разделенных блеклыми коричневыми занавесками. И жара — не продохнешь. Старые радиаторы парового отопления шипят и потрескивают. И чего это никому в голову не пришло открыть фрамугу?

Дэвид остановился у первой койки. Бледное лицо в обрамлении темных спутанных волос. Испуганно моргающие глаза. Одеяло откинуто, видна выступающая ключица. Во впадине на шее — маленькое золотое распятие. Такая юная, что, глядя на нее, невольно щемит сердце. Уже мать, а сама, в сущности, ребенок.

Дэвид взглянул на ее карту, затем обернулся к Гари Мак-Брайду, стоявшему возле него.

— Ваша, если не ошибаюсь, доктор Мак-Брайд?

Гари напоминал Рэйчел повзрослевшего Тома Сойера — мальчишеский вид, веснушки, рыжий вихор… Впрочем, доктором он был весьма неплохим. И о пациентах своих неизменно заботился.

Гари начал без запинки, не заглядывая в свои бумаги.

— Мисс Ортиз. Шестнадцать. Первые роды. Доставлена в два часа ночи. Открытие шейки — четыре сантиметра. Кровяное давление — норма. Правда, небольшое кровотечение. Удары сердца у ребенка замедленные. Я консультировался с доктором Мелроузом. Он порекомендовал кесарево.

— И как наша пациентка чувствует себя сейчас? — спросил Дэвид.

— Немного низковатое давление. Небольшая температура. Жаловалась на боли, я дал ей демерол.

Дэвид откинул одеяло и поднял рубашку мисс Ортиз, осторожно сдвинув пропитанную бетадином марлевую полоску, прикрывавшую шов. Рэйчел, не отрываясь, смотрела на его руки, испытывая прямо-таки благоговейный трепет. Боже, до чего они красивы! Руки художника, скульптора, ваяющего живую плоть. Ладони широкие, почти квадратные, а пальцы длинные, неожиданно изящные, тонкие, с ровными бледными лунками ногтей. Руки, способные творить чудеса. Она видела, как ему случалось в операционной распутывать даже самые хрупкие сосуды, не повредив их; видела, как он берет кровь у ребенка, залезая в матку и действуя при этом просто на ощупь.

А разве не чудом было и то, какие чувства он сумел в ней вызвать?

Она вспомнила их первую ночь — лицо ее зарделось. Совращение по-голливудски. Его квартира, шампанское в ведерке со льдом, мягкая музыка (в ее памяти остался лейтмотив из «Мужчины и женщины»). Кровать, простыни, пахнущие кремом после бритья. Вся эта обстановка, хотя и подействовала на нее возбуждающе, в то же время оставила ее несколько холодной внутри, как бывает, когда ешь, сидя перед экраном телевизора, так до конца и не разогретый готовый ужин, слишком долго пролежавший в морозилке.

Потом, когда они уже занимались любовью, он вдруг совершенно неожиданно прервался и, приподнявшись на локтях, взглянул на нее с лукавой полуулыбкой.

— А тебе вроде не так уж это все и нравится? — заметил он.

Его откровенность застала ее врасплох, и она не стала ему лгать.

— Не знаю, как это получается, но…

За время, прошедшее после Мейсона Голда, Рэйчел была близка только с тремя мужчинами. И с каждым из них у нее все шло по убывающей. А теперь еще и эта новая осечка — с Дэвидом. Ей захотелось плакать.

Он нежно вышел из нее и прижался головой к низу ее живота. Она лежала, окаменев. И вдруг ее обожгло: она почувствовала между ногами прикосновение его языка. Боже! Рэйчел еще больше сжалась — от стыда и ужаса. Сначала она была не в состоянии что-либо чувствовать. Но вот постепенно по ее телу стал разливаться какой-то неведомый прежде трепет. Пронзивший все ее существо, он расшатал выстроенные с такой тщательностью заграждения — запретный плод оказывался волнующе сладок. Неустанно трудившийся язык Дэвида находил на ее теле все новые и новые потайные места, о существовании которых она и не подозревала. Ей казалось, что прошли часы, пока наконец ею не овладела дрожь. Теплое сладостное ощущение заполнило Рэйчел без остатка: еще минута — и она наверняка растает от этого головокружительного чувства.

И тут Дэвид снова легко вошел в нее.

— Ну что, теперь получше? — спросил он с ухмылкой.

«Интересно, ЭТО случилось уже в ту ночь или потом?» — подумалось ей сейчас. Скорее всего именно тогда — прошло как раз восемь недель. Срок ее беременности. И потом, в этом была своего рода закономерность. Ведь так и должно быть: если ты впервые в жизни открыл для себя радости секса, то за открытие надо платить. Беременность и есть эта плата.