Сад лжи. Книга вторая

Она замерла перед зеркалом — ни одного поворота вправо или влево. Ее даже не особенно волновало, как выглядит ее подол сзади. Из зеркала на нее смотрела совсем незнакомая,чужая женщина. Подлинная Роза Сантини все еще оставалась угловатой девчонкой из дома на углу авеню Кэй и Оушн. В синей с белым школьной форме и ботинках со шнурками. А эта высокая, элегантная, изысканная леди на тонких каблучках, со взбитыми волосами, перехваченными сверкающими черепаховыми гребнями… была… была… настоящей… да-да, красавицей.

Днем Макс сводил ее в универмаг „Либерти" на Риджент-стрит в центре Лондона. Стены, отделанные толстенными дубовыми панелями, перила с искусной резьбой, антикварные кресла и кушетки в чехлах павлиньей расцветки, ставшей модной благодаря „Либерти", сказал Макс. У Розы было такое чувство, будто она умерла и попала в рай для покупателей. Очарованная, она не удержалась и приобрела чудесный плащ с кашемировым, в тон, шарфом… и вот это платье.

Да, Макс прав, платье на самом деле роскошное. В нем было что-то от эпохи Ренессанса: жатый бархат глубокого фиолетового цвета, почти светящийся; платье прямого покроя, но от коленей расходится в стороны узкими складками, напоминающими лепестки цветка, и каждый „лепесток" оторочек розовато-лиловыми старинными кружевами. Кружевные рукава, пышные вверху и обнимающие запястья.

Темное мстительное чувство поднялось из неведомых глубин ее существа:

„О, если бы ты мог сейчас меня увидеть, дорогой мой верный Брайан, пожалел бы ты, что бросил меня? И захотел бы, чтобы я вернулась?" — подумала Роза.

Перед ее глазами всплыла та статья в „Ньюс" и все другие репортажи, включая разворот в „Лайф", драматические фото чудодейственного спасения, свадебных торжеств, затем жених и невеста крупным планом на диване в своей квартире в Мюррей Хилл и, наконец, Брайан за пишущей машинкой — сообщалось, что он пишет роман о том, как воевал во Вьетнаме.

Все эти заметки и фотографии Роза безжалостно разорвала на мелкие кусочки, но они навечно врезались в ее память. Мысли Розы снова и снова возвращались к ним, как возвращается язык к больному зубу — помимо воли. И всякий раз мозг Розы сверлил один и тот же вопрос, на который она не могла ответить: „Почему? Почему ты это сделал, Брайан?"

Вспомнились и те дни, когда ей хотелось никогда больше не вставать с постели, спрятаться в темной комнате и ничего больше не видеть и не знать.

Но после трех мрачных недель она проснулась однажды утром от острого чувства голода. Ей тут же захотелось встать, выйти из спальни. В тот день она впервые позавтракала как следует, но и потом ощущала такую слабость, что едва смогла добраться до двери.

На следующий день она впервые вышла на улицу. Главная трудность состояла в том, чтобы, цепляясь за перила, спуститься по лестнице. Ковыляя, как старуха, она прошла целых три квартала до Вашингтон-сквера — и тут ее осенило: она сумеет перенести удар судьбы! Каждый сделанный ею шаг — тому доказательство. Она — личность. Настанет день, и Брайан увидит и поймет. Осознает свою ошибку и пожалеет о ней.

С этой минуты началось ее выздоровление. Она становилась сильнее день ото дня. И не только физически. Так, теперь у нее хватало сил не обращать внимания на грубые выпады Нонни, продолжавшей донимать ее своими телефонными звонками. Та по-прежнему требовала, чтобы внучка посещала ее, сама ей звонила или, на худой конец, писала письма! Ко времени, когда Роза получила степень бакалавра в Нью-Йоркском университете, ей стало казаться, что между ее новой жизнью и старой, на Кэй-авеню, пролегли тысячи миль.

Матерь Божья, даже теперь ей становится страшно при мысли обо всех этих ужасных экзаменах, которые пришлось сдавать, и о ее заметке (на самом деле это была серьезная статья!), опубликованной на страницах престижного „Юридического обозрения".

А ее практика? Ведь еще студенткой в качестве контрольного задания в середине последнего семестра ей пришлось участвовать в гражданских процессах и готовить краткое письменное изложение дела по иску Лэмберта к компании „Вестерн Секьюритис". Сможет ли она когда-нибудь забыть дело Лэмберта против „В.С."? Над своей бумагой ей пришлось прокорпеть несколько недель. Она тщательно проверяла и перепроверяла факты, изучала имеющиеся прецеденты, ломала голову над примечаниями к законодательству о ценных бумагах и биржевых операциях. Профессор Хьюз, как было известно каждому студенту Нью-Йоркского университета, был самым придирчивым и строгим преподавателем, никто не мог похвастать, что получил у него оценку выше „С+" [1], но Роза поставила себе целью добиться большего. Ее упорство должно было, считала она, победить упрямство профессора и обеспечить ей высшую оценку — А"

Каково же было ее разочарование, когда с таким тщанием составленная бумага вернулась к ней с „С-"! На последней странице Хьюз нацарапал: „Ваши аргументы, пусть даже обоснованные, вряд ли смогут убедить суд присяжных".