Сад небесной мудрости: притчи для гармоничной жизни

– И даже тело? Даже это драгоценное тело, которое мы холим и лелеем превыше всего прочего? Даже это тело, которое мы так вкусно кормили все эти годы; которое мы заботливо укутывали, одевали и по погоде и по моде; эти волосы, которые мы стригли, завивали, причесывали и укладывали чуть ли не ежедневно; эта кожа, которую мы мыли и увлажняли; это лицо, которое всю жизнь приветливо смотрело на нас из зеркала; и даже сама наша индивидуальность?

– Мы ничего не можем взять с собой, ничего – ни тела, ни даже имени; мы полностью одиноки, мы совершенно одни.

– Кого же зовут прийти на помощь в этот последний момент, в смертный час? Разве есть такой близкий друг, который мог бы помочь, или могущественный правитель, или богатый благодетель, власть и капитал которых способны спасти умирающего, или доктор, знания которого пригодились бы в самый момент смерти?

– Нет, все бесполезно. Некого позвать, не осталось никого, да никого уже и не зовут.

– Итак, можем ли мы, наконец, в заключение сказать, что мы непременно должны умереть?

– Да, – я едва смог поднять на него глаза, – да, чему быть, того не миновать.

Во взгляде наставника, обращенном на меня, вспыхнул праведный гнев, как будто он только что уличил предателя, причем такого, чье предательство привело к страданиям и гибели множества невинных людей.

– А ты можешь представить мне, – требовательно спросил он, – хотя бы крупицу доказательства того, что когда умирает тело, то умирает и ум?

– Легко! Когда тело умирает, человек перестает двигаться, перестает говорить и, похоже, точно так же перестает и думать.

– А откуда ты знаешь, что он перестал думать, разве ты можешь это видеть?

– Нет, ум нельзя увидеть, ведь он не такой, как тело, он из другого материала сделан; ум – это что-то невидимое и осознающее, не то что эти кожа да кости, которые можно потрогать, разрезать и измерить. Но мы можем судить, о чем думает ум по выражению лица и по звукам голоса.

– Итак, ты хочешь сказать, что если тело повреждено настолько, что человек не может двигать языком, а мышцы его лица парализованы настолько, что его выражение не меняется, то эта невидимая и сознательная вещь, именуемая умом, прекращает работу только потому, что не может выразить себя словами и гримасами?

Я понял, что он имеет в виду: это все равно что признать всадника мертвым только потому, что умер загнанный им конь; все равно что руку, держащую топор, следует объявить мертвой, тогда как всего лишь сломалось топорище. До меня начало доходить, что эта идея, состоящая в том, что невидимый и неописуемый ум должен умереть, когда умирает инструмент, через который он себя выражает, была одной из тех идей, в которые мы верим просто потому, что в нее верили наши родители. Я понял, что эта идея была одной из тех ложных концепций, которые мы принимали на веру только потому, что все вокруг в нее верили, только потому, что и мы верили в нее с пеленок. Мне стало ясно, что и наши дети будут верить в нее лишь из-за того, что мы сами в нее верим, – проще говоря, без всякой разумной на то причины. У меня не нашлось ни одного доказательства, чтобы убедить Васубандху, что ум должен умереть потому, что умерло тело, потому, что мы перестали наблюдать влияние деятельности ума на это тело.

– Я знаю: ты успел увидеть безошибочным взором своего рассудка, что ты уже жил прежде. Возможно, тебе неизвестны детали, но от тебя не требуется, чтобы ты их знал, – это нелегко да и необязательно. Важно, что, отбросив непростительные заблуждения, окружавшие нас с раннего детства, при помощи холодной логики ты понял, что ты жил прежде. Полностью следуя той же логике, делаем вывод о том, что твой ум должен продолжиться в будущее, что он вовсе не разрушается только потому, что разрушается твое теперешнее тело.

– Предположим, что это так… – заговорил я с некоторой надеждой, ибо мы наконец подошли к тому, зачем я и приехал в Сад, то есть найти известия о моей матушке и узнать о своем собственном будущем – будущем, в котором мы будем с Ней вместе.

– Тогда, ясное дело, ум должен отправиться дальше, – буднично заявил Васубандху.

– А, точно, – заторопился я, – я слышал разговоры об этой, как ее, реинкарнации, и о том, как мы должны разыскать среди ныне живущих людей тех, кто в прошлом был нами любим, а еще о том, как некоторые находят провидцев, которые могут сказать точно, куда после смерти ушли их близкие, вот! – Я с надеждой взглянул на Васубандху, чтобы понять, сможет ли его мудрость помочь мне в моих поисках.

Он смотрел мне прямо в глаза, и на этот раз слезы свободно текли по его каменному лицу, а голос прерывался от волнения.

– Неужели ты думаешь, – спросил он мягко, – что человеческое рождение – ту жизнь, которой живешь ты и которую прожила твоя мать – так легко обрести? Неужели ты думаешь, что каждый ум входит в такое тело и в такую жизнь?

– Да, но ведь утверждается именно это, – ответил я, продолжая упорствовать, не желая услышать от него то, что мог сейчас услышать.

Мастер посмотрел вдаль, потом снова на меня.