Сад принцессы Сульдрун

– Ах, драгоценная Сульдрун… – священник положил ладонь ей на руку – Сульдрун уставилась на жирные белые пальцы, влажные, теплые, чрезмерно дружелюбные. Она отдернула руку; пальцы неохотно отпустили ее. – Я приношу вам не только христианское утешение, но и чисто человеческое сочувствие. Вы не можете не признать, что я не только священник, но и мужчина, подверженный чарам вашей красоты. Вы не отвергнете мою дружбу? – Голос Умфреда стал тихим и елейным: – Даже если мои чувства теплее и глубже простого дружеского расположения?

Сульдрун мрачно рассмеялась. Поднявшись на ноги, она указала на дверь в стене:

– Сударь, вам здесь больше нечего делать. Надеюсь, вы не вернетесь. – Повернувшись, она спустилась в сад. Брат Умфред пробормотал проклятие и ушел.

Сульдрун сидела под старым цитрусом и смотрела в море.

«Интересно, – спрашивала она себя, – что со мной будет? Все говорят, что я красива, но мне от этой красоты одни неприятности. За что мне такое наказание, чем я провинилась? Мне нужно что-то сделать, как-то изменить свою жизнь».

Вечером, подкрепившись, она забрела в руины античной виллы, где ясными ночами больше всего любила смотреть на звезды. Сегодня они сияли с невероятной яркостью и словно говорили с ней, как чудесные дети, которым не терпелось поделиться секретами… Сульдрун неподвижно стояла, прислушиваясь. Воздух наполнился неизбежностью – неизбежностью чего? Она не могла понять.

Ночной бриз становился прохладнее; Сульдрун стала подниматься вверх по садовой тропе. В очаге часовни еще теплились угли. Сульдрун раздула огонь, подложила в очаг сухие сучья, и в часовне стало тепло.

Утром, проснувшись очень рано, принцесса вышла навстречу рассвету. Листья и трава были обременены росой; в их полной неподвижности чувствовалось нечто древнее, первобытное. Медленно, как лунатик, Сульдрун стала шаг за шагом спускаться к берегу моря. Сильный прибой с шумом обрушивался на гальку. Восходящее Солнце озарило далекие тучи на западном горизонте. У южной косы пляжа – там, куда течение обычно выносило плавник, – Сульдрун заметила человеческое тело, качавшееся и перекатывавшееся в прибое. Сульдрун замерла, потом стала потихоньку приближаться к утопленнику, глядя на него с ужасом, быстро сменившимся жалостью.

«Какая трагедия! – думала она. – Как он бледен… какой холодной, страшной смертью он умер, такой молодой и пригожий…» Волна подбросила ноги молодого человека – его пальцы судорожно сжались, хватаясь за гальку. Сульдрун упала на колени, вытащила незнакомца из воды и отодвинула мокрые кудри, налипшие ему на лоб и на глаза. Руки юноши были окровавлены, голова покрыта ушибами.

– Не умирай! – шептала Сульдрун. – Пожалуйста, не умирай!

Веки незнакомца дрогнули; на принцессу взглянули помутневшие, опухшие от морской воды глаза. Глаза закрылись.

Сульдрун оттащила молодого человека повыше, на сухой песок. Когда она взялась за его правое плечо, незнакомец издал жалобный тихий стон. Сульдрун сбегала в часовню, принесла на пляж угли в миске и сухое дерево, разожгла костер. Она вытерла лицо юноши сухим платком.

– Не умирай! – повторяла она снова и снова.

Кожа спасенного понемногу становилась теплее. Солнце выглянуло из-за утесов и ярко озарило галечный пляж. Эйлас снова открыл глаза.

«Наверное, я умер, – подумал он, – и теперь просыпаюсь в райских кущах, где надо мной склонил золотые локоны прекраснейший из ангелов…»

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Сульдрун.

– Что-то с плечом, – пробормотал Эйлас и пошевелил рукой. Пронзительная боль убедительно продемонстрировала, что он был все еще жив: – Где мы?

– В старом саду, за окраиной Лионесса. Меня зовут Сульдрун. – Она прикоснулась к его плечу: – Думаешь, оно сломано?

– Не знаю.

– Ты можешь встать? Я не могу отнести тебя наверх, ты слишком тяжелый.

Эйлас попытался подняться и упал. Он сделал еще одну попытку, покачнулся, но с помощью Сульдрун, обхватившей его рукой, удержался на ногах.

– Теперь пойдем – я попробую тебя держать.

Шаг за шагом они поднялись по саду. Около римских руин им пришлось остановиться, чтобы передохнуть. Эйлас произнес слабым голосом:

– Должен признаться, я из Тройсинета. Я упал за борт. Если меня схватят, то посадят в темницу – в лучшем случае.

Сульдрун рассмеялась:

– Ты уже в тюрьме. В моей тюрьме. Мне запрещено отсюда выходить. Не беспокойся, я не дам тебя в обиду.

Она снова помогла ему подняться; в конце концов им удалось дойти до часовни.

Настолько, насколько позволяли ее скудные средства и навыки, Сульдрун изготовила для Эйласа нечто вроде перевязи из платков и прутьев ивы, после чего заставила его лечь на свою постель. Эйлас не возражал против такого ухода и наблюдал за принцессой с недоумением: за какие преступления эту красавицу заперли в саду за каменной стеной? Сульдрун накормила его – сначала медом с вином, потом горячей кашей. Эйлас согрелся, ему стало хорошо и удобно; он глубоко заснул.