Сад. Притча

Он не имел ничего общего с тем образом, который мы привыкли рисовать в своем воображении; я ожидал разглядеть в его лице и теле суровую внешность аскета: попробуй-ка час за часом неподвижно сидеть в глубоком созерцании на краю каменной скалы где-то в Гималаях, да еще и одиннадцать столетий назад. Но теперь я видел живого человека, а не плод своего воображения, и он был совсем не похож на этот плод. Он был среднего роста, его монашеские одежды были слишком высоко подоткнуты - почти до колен, что придавало ему несерьезный вид - просто мальчуган какой-то. Его темнокожее индийское лицо тоже вполне соответствовало такому определению: полные щеки, всегда готовые расплыться в улыбке, смешной толстый нос, недобритые пучки седых волос на макушке, но самое главное - постоянно смеющиеся сверкающие глазки, вполне отражающие его собственное настроение.

- Ты хочешь найти Путь! - сказал он утвердительно.

- А то! - поспешно ответил я, потому что, узнав истинное страдание, наполняющее этот мир, не мог больше спокойно сидеть и дожидаться, когда спасение само свалится ко мне в руки.

- Ну и почему нет-то? - засмеялся он. - Нет-то почему?

- Я хочу узнать, почему умерла моя мать, - угрюмо промолвил я, - хочу знать, мог ли я хоть как-то ей помочь, а может быть, и сейчас еще смогу сделать что-нибудь для нее. А еще я хочу понять, неужели все должно происходить так, как происходит всегда.

- Да! Да! - прокричал в ответ Камалашила. - Еще как сможешь!

Почему нет-то? Тебе надо уже научиться созерцать!

С этими словами он плюхнулся на траву около чинары, помнящей так много нежных ночей, проведенных с ней под этим покровом.

Жестом он пригласил меня сесть рядом с ним. Я немного занимался медитацией с друзьями по Академии, кое-что об этом читал, так что, недолго думая, уселся на землю, выпрямил спину, сложил ноги крестнакрест, закрыл глаза и постарался вообще больше ни о чем не думать.

Индиец хихикнул и звонко хлопнул меня по спине.

- Не спи, замерзнешь! Ты что же это такое делаешь! - весело спросил он.

- Созерцаю! - гордо ответил я.

- А вот стометровку ты побежал бы без разминки? - снова радостно обратился он ко мне.

- Ну уж нет.

- Вот и давай уже сделаем разминку! - засмеялся мой наставник и вскочил на ноги.

- Разминку? Это как? - сварливо переспросил я, нехотя поднимаясь и представляя себе всякие там отжимания, приседания, растяжки и прочие неприятные вещи.

Первый раз Камалашила взглянул на меня чуток построже.

- Все хотят созерцать! Никто не знает - как! Приступаем к правильной разминке! - приказал он.

- Да что за разминка-то такая?

- Начнем с уборки! - крикнул он и забегал вокруг газончика, ловко нагибаясь, несмотря на кругленький животик, и поднимая редкие опавшие листья и ветви. Вскоре поверхность газона стала чистой и гладкой. Она так и сияла в лунном свете, как бы приглашая сесть посозерцать. - Вот так и в комнате своей прибирай, ладно?

- Уговорил, - ответил я, усаживаясь.

- Не забудь про подношения! - завопил он.

- Какие еще подношения? - поинтересовался я.

- К нам идут очень важные гости! - хихикнул в ответ Камалашила.

- К их приходу надо подготовить соответствующие подарки!

Я с сомнением покосился на калитку Сада, ожидая, что оттуда прибежит целая толпа развеселых практиков медитации вроде его самого, и, никого не увидев, переспросил:

- Кто-то к нам идет?

- Не беспокойся, тебе их не увидеть! - ответил индиец и, подойдя к деревянной скамейке, достал из-за пазухи мешочек с крошечными глиняными чашечками, которые он тут же начал выстраивать в ряд.

Наполнив водой из фонтана три из них, он подошел к кусту терновника, произнес в его адрес что-то похожее на молитву или просьбу, после чего сорвал с его макушки цветок и поместил его в четвертую чашечку.

В пятую чашечку пошли побеги шалфея и можжевельника, кусты которых росли вдоль ручья, вытекавшего из фонтана, а для шестой он собрал немного сухой травы. Сорвав плод с мандаринового дерева, Камалашила очистил его, положил несколько долек в седьмую чашечку, а остальное с удовольствием съел сам, не забыв сунуть одну дольку мне в руки. Все это время он говорил не переставая.

- Представь, - продолжал индиец, жуя мандарин, - что некто очень важный возьмет да и появится в этом Саду сегодня ночью, во время нашей практики. Может, это будет даже сама великая царица с золотыми волосами и в золотой короне… - Тут он лукаво подмигнул мне, как будто знал, почему мое сердце снова и снова приводит меня сюда, под сень чинары. - Ведь тебе же не захочется перед такими гостями упасть лицом в грязь? Ведь их надо встретить согласно законам степного гостеприимства!

- А кого ты ждешь? Конкретно кого? - спросил я.

- Следует пригласить Просветленных! - прыснул он. - Как можно созерцать, если их нет рядом? Как можно созерцать, пока не приведешь сюда, хотя бы мысленно, своего Коренного Учителя?

Эти последние слова - Коренной Учитель - глубоко поразили меня, отозвавшись сердечной болью в моей груди, ибо я понял, что не могу представить себе иного «Коренного Учителя», чем моя золотая госпожа.