Сад радостей земных

— Куда ж это ты собрался? Ишь какой умный. Всегда у тебя свои планы, всегда ты знаешь, куда едешь. — Клара стиснула зубами горлышко бутылки. Лаури смотрел на нее так, словно вдруг, после стольких лет, пожалел ее, пожалел — и сам удивился. — Ты сегодня здесь, а завтра там, прикатил и опять укатил, я ни про что больше думать не могу, только про тебя, а ты взял и укатил — и крышка… И черт со мной. Никого не признаешь, только себя одного.

— Не надо злиться, лапочка.

— Стервец ты, только о себе и думаешь, что, неправ да? Взял и укатил, бросил меня, а теперь вон явился — сколько это прошло, четыре года? А я, значит, люби тебя, езжай с тобой… может, опять на три дня на побережье? А потом ты подвезешь нас с малышом обратно и дашь пинка под зад…

Лаури откинулся на спинку кресла. Лицо у него было усталое.

— Я не так о тебе думал, лапочка, — сказал он. Понимаешь… я думал, что не на такой женщине женюсь.

— Сама знаю.

— Мне надо было другое, лапочка. С тобой нельзя было поговорить.

— А с той, в Мексике, можно было, да?

— Да.

— Может, поэтому ты ее и бросил? Раз она уж так тебе по вкусу, езжай и отыщи ее, — в бешенстве сказала Клара.

— Она мне не нужна.

— А я на кой черт тебе сдалась?

— Я устал разговаривать.

— Чего? Как это?

— Я устал говорить и думать, как она. Устал думать.

Клара опять поднесла к губам бутылку — только бы одолеть эту мерзкую, ненавистную дрожь. Чувство такое, словно собственное тело отдаляется от тебя, выходит из твоей власти и не желает больше слушаться.

— Я тогда вступил в армию, лапочка, — сказал Лаури. — Вернулся в Штаты и пошел добровольцем, как раз вовремя.

— Это как же?

— Побывал в Европе — знаешь, где Европа? Мне нужен человек, который этого не знает.

Лаури сказал это без улыбки. Погладил локоть Клары, плечо; она не отстранилась, следила, как движется его рука по ее загорелой коже. Пальцы его поросли светлыми волосками, и ей показалось — она их помнит, да-да, ей знаком каждый волосок. Ногти у него крепкие, в молочно-белых крапинках и не совсем чистые. Лаури посмотрел пристально, удивленно:

— Ты очень изменилась, Клара. Теперь ты настоящая женщина.

Она отвела глаза.

— Я понимаю, почему он тебя любит. И не осуждаю его. Но он женат, у него семья… он ничего не сможет для тебя сделать. Ты и сама понимаешь. Ты никогда не сможешь войти в его дом, у тебя нет с этими людьми ничего общего. Он на тебе не женится.

— Заткнись.

— Клара, ты же знаешь, я прав.

— Он меня любит. И какое твое дело…

— Но сидеть тут и ждать чьей-то смерти… ждать, чтобы умерла женщина, которую ты даже не знаешь.

— Не знаю, а все равно ненавижу! — вскинулась Клара.

Это его позабавило.

— Как же можно ненавидеть, если ты ее не знаешь?

— Когда она умрет, он на мне женится.

— И тебе правда хочется стать его женой?

— Хочется.

— Не верю.

— Ну и пошел к чертям! И откуда ты такой взялся? Тебе все подавай готовенькое… даже сына, вон такого мальчонку — и то подавай. Верно? — Она задохнулась, испытующе поглядела на Лаури. Казалось, вот сейчас случится что-то ужасное, непоправимое.

— Ну, раз это твой ребенок… — неопределенно сказал Лаури, и от этого им словно стало немного полегче друг с другом. — Спокойный мальчуган, тихий.

— Он крепкий и растет быстро. И смекалистый.

— Я сразу увидал, что это твой сын…

— Лаури, ты зачем приехал?

— Я давно собирался. Я ведь тебе писал, ты получила письмо?

— Какое письмо?

— Из Мексики.

— Никакого я письма не получала.

— Уж наверно, получила.

— Нет, не получала.

— Что же, этот негодяй не отдал тебе?..

— Нет. — Клара закрыла глаза руками. — Про что ж ты писал, про свою жену? Приглашал на свадьбу? — Опустила руки, посмотрела на него в упор. — Ты писал, правда? Уж и не знаю, верить тебе или нет… Женился там, и вообще…

— Не надо быть такой ревнючей, лапочка. Столько времени прошло, а ты все такая же ревнючая.

— Ничего не ревнючая. Плевать я хотела.

— Мне казалось, что мне нужна женщина совсем другого склада, вот и все. Вы с ней так не похожи, что дальше некуда… лапочка, если б ты была рядом, ни один мужчина и смотреть бы на нее не стал. Но я думал, мне кое-что другое надо, а оказалось, совсем мне это не нужно.

— А теперь тебе, значит, нужно дурочку, чтоб не умела говорить и не приставала, — сказала Клара. — Такую нужно, чтоб переспал с ней и забыл, верно? И ты знаешь: когда бы ни приехал, тебе всегда рады, так какого еще черта? Она-то тебя враз выгнала.

— Неправда.

— Хороши муж с женой, черт возьми!

— Не надо так сердиться, Клара.

— А я не сержусь.

— Допивай-ка свое пиво.

— Не хочу. С души воротит.

Лучше вот так держаться, грубить, это его немножко смешит. Она не решалась подолгу смотреть ему в лицо. Все равно как смотреть на огонь, на ослепительно яркий свет: миг — и посередине всплывет темное пятно, и тогда уже вовсе ничего не увидишь.

— Так вот, я ее оставил, вернулся в Штаты и пошел добровольцем в армию. Был в Англии, потом во Франции. Когда-нибудь я тебе расскажу, что там случилось.

— И ты все время там был?

— Два года.

— В армии? Это правда?

— Ну конечно.

— А я ничего не знала… Вдруг бы тебя убили?

Лаури невесело засмеялся:

— Кое-кого из нас и убили.