Сад радостей земных

Через минуту он поднялся. И вышел. Слышно было, как он прошел по коридору, как отворилась дверь. Клара не шевелилась, лежала, тяжело дыша, стиснув зубы от злости. Теперь, когда он вышел, она не помнила, какой он с виду. Прежде, когда она думала о мужчинах, о любви, ей всегда представлялась безликая тяжелая сила — не какой-то определенный человек, а сила, которая подступит вплотную, надвинется, и можно будет уснуть под ее защитой и ни о чем не заботиться: будут руки, что ее обнимут, все равно чьи, просто руки, и тело, тяжелей и сильней ее тела, но не враждебное, и, что бы она ни делала в тот час, она все оставит, как в дремоте, как зачарованная, и ей станет так сонно, бездумно, пока не надо будет вырваться из всего этого и очнуться… и вот сейчас ей стало лениво и сонно, веки отяжелели, а он, который только что был рядом, оказался таким же призраком, как мужчины, что мерещились ей и вновь ускользали, когда она сгибалась над грядками, собирая бобы, или тянулась к высоким ветвям, снимая апельсины, — так ли, эдак ли, она всегда словно приманивала жаркое головокружение, которое вдруг превращало ее, Клару, в кого-то другого, в незнакомку без имени.

Она могла погрузиться во тьму и стать незнакомой девушкой без имени, которой чего-то надо, так надо, и вот она во тьме тянется к кому-то, кто тоже готов ее обнять.

Он вернулся. Притащил ведро с водой. Ногой притворил за собою дверь, подошел к плите, поставил на нее ведро. Сунул вилку в розетку. Клара молча следила за каждым его движением, ей хотелось смеяться — так было странно, так неспокойно. Он присел на корточки возле плиты и смотрел, как греется вода, и поводил голыми плечами, словно им было неловко под ее взглядом. Но самому ему вовсе не было неловко.

— Снимай платье, — сказал он.

— Чего?

— Ты грязная, снимай платье.

Клара вспыхнула.

— Я не грязная.

— Снимай платье!

— Я не грязная… я…

Глаза у него были голубые, зеленовато-голубые, холодные, не такие, как у нее. Прямые густые брови словно бросали тень на лицо. Он сидел на корточках в нескольких шагах от кровати, одну руку лениво уронил на колено.

— Я тоже грязный, — сказал он. — Все грязные. Ну как, сама снимешь или мне тебя раздеть?

Клара села на постели. Скинула туфли. Сказала сердито:

— Раздевай.

Секунду он не шевелился. Потом улыбнулся ей — усмехнулся коротко, мимолетно — и встал. Клара наклонила голову, он под ее волосами нашарил пуговицы на платье. Расстегнул — и Клара стала так, чтобы он мог стянуть с нее платье. И сразу выхватила у него платье и швырнула на пол.

— А что потом наденешь? — спросил он и поднял платье.

Клара стояла в короткой ситцевой рубашонке, на которую она недавно нашила розовые ленточки. Не успел он ей помешать, как она оторвала одну ленту.

— Ты сказал, я грязная! — крикнула она. — Ненавижу тебя!

— Ты грязная. Смотри.

Он потер ее запястье, на коже появились темные катышки. Клара широко раскрыла глаза. От его пальцев на руке у нее остались красные пятна.

— И волосы тоже, — сказал он. — Волосы надо мыть.

— У меня красивые волосы!

— Красивые, но грязные. Ты из поселка сезонников, которые убирают фрукты, верно?

— У меня волосы красивые, все говорят. — Клара всхлипнула и посмотрела на него, будто ждала, что он скажет какие-то другие слова, и станет ясно, что раньше он просто пошутил. — Все говорят, я хорошенькая…

Он разнял пальцами ее волосы, нагнулся. Думает, у меня вши, мелькнуло у Клары. Ей стало тошно.

— Сукин сын, ты сукин сын, — прошептала она. — Я скажу отцу, он тебя убьет… возьмет и убьет…

Он засмеялся:

— За что же меня убивать?

Клара рванулась, но он удержал ее. Стащил с нее рубашку, заставил стоять смирно и начал мыть. Клара крепко зажмурилась. В глазах закипали злые слезы, но и другое, сладкое чувство накипало в ней и не давало заплакать. Уже много лет никто ее не мыл. Когда-то давно ее мыла мать, но этого она почти не помнила. Пожалуй, даже совсем не помнила. И вот этот человек намылил руки и моет ее, и она, зажмурясь, чувствует его теплые, неторопливые, бережные ладони. И знает, что пробудившаяся в ее теле тоска, щемящая тяга к нему никогда не утихнет, останется с ней на всю жизнь.

Он вымыл ее и вытер тонким белым полотенцем. Оно было слишком мало, сразу намокло, и под конец он вытирал ее своей рубашкой. Клара стояла, перекинув волосы на одну сторону. Она чувствовала его дыхание на лице, на плечах. Потом открыла глаза — он протягивал ей ее одежду.

— Ступай домой, — сказал он.

Она покорно кивнула и взяла свои вещи.

— Я не хочу, чтоб тебе дома досталось. (Клара застенчиво полуобернулась, когда он заговорил.) Тебя часто колотят?

— Кто, папка? Нет.

Он помог ей застегнуть платье. Клара стояла смирная, послушная.

— Я устала, — сказала она. — Мне чего-то нехорошо.

Он промолчал. Когда он покончил с пуговицами, Клара круто обернулась.

— Я потеряла сумочку, — сказала она.

— Что?

— Я потеряла сумочку.

— Какую еще сумочку?

Она огляделась. И ничего не увидела.

— Не помню никакой сумочки, — сказал он.