Сад радостей земных

Она прошла через задний двор. Ревир купил в городе и расставил здесь несколько стульев из гнутых металлических трубок, выкрашенных в ярко-красный цвет (самый лучший цвет, казалось Кларе), – они так и горели, будто краска разбрызгана кляксами прямо по земле. На ходу Клара заглянула в дверь, затянутую москитной сеткой. Может, сынишка забрался в кухню?

– Кречет? – снова окликнула она.

По обе стороны заднего крыльца, вплотную к нему, росли огромные кусты сирени – она уже отцвела, но листва густая, тенистая. Над домом поднялись высокие вязы, они словно наклоняются и глядят на нее, совсем как люди, – и так вокруг тихо, покойно, только сынишкина собака лает, и весь мир отошел куда-то, все заботы далеки от нее… ей теперь все равно, какая из тинтернских старух расхворалась и что станет Джинни делать со своим мальчонкой, которому придется вырвать все зубы – они гнилые все до единого, – и кто выиграет войну там, в Европе, далеко-далеко: об этой войне она только и знает по нескольким плакатам и вывескам, которые видела мимоездом на деревьях и в городе: ПОСТУПАЙТЕ НА ФЛОТ, КРАСНЫЙ КРЕСТ, ТРЕБУЮТСЯ РАБОЧИЕ В ГЕЙРИ, ТРЕБУЮТСЯ РАБОЧИЕ В ДЕТРОЙТЕ, ТРЕБУЮТСЯ РАБОЧИЕ В УИЛЛОУ РАН, СДАВАЙТЕ КРОВЬ. «Сдавайте кровь» – это заставило Клару призадуматься, только это ее и задело. Теперь она ездила в город когда хотела, никто к ней не приставал: большинства знакомых мужчин уже не было в Тинтерне, они уехали из горного края, пошли работать на оборонные заводы, а за ними перебрались и их семьи. Осталось немало стариков, эти жили теперь только почтой, и каждый завидовал другому, когда тот получал письмо. Мир вдруг распахнулся, стал куда шире, его уже не ограничивали, как прежде, хребты окружающих гор. И никому больше не было дела до Клары; прошло четыре года, теперь ее считали почти что женой Ревиру, вот и оставили в покое.

«Сдавайте кровь», – призывали плакаты. Клара прикусила губу, задумалась – что это значит, почему их всюду понавешали? Мужчины умирают, истекают кровью – может быть, она уходит в песок, смешивается с пылью и грязью там, за океаном, куда Ревиру ехать не придется? Когда у человека столько всякой собственности, он никуда не едет, он остается дома и заправляет своим хозяйством, Джуду – и тому не надо уезжать, правда, у него другая причина: нервы. А вот у ее городских знакомых мужья, сыновья, братья – и муж Кэролайн, и муж Джинни (бывший муж, он ее уже бросил), и еще многие – ушли на войну, и не просто ушли, а убиты или пропали без вести, это одно и то же. Невозможно все время держать это в голове, а между тем где-то в глубине копошится неотвязная мыслишка, что помнить об этом надо, забывать нельзя ни на минуту, должен же кто-то об этом думать – чудно, как вдруг раздвинулся мир… И все-таки она гнала эти мысли, вся ее жизнь – в Кречете, а он маленький, ему ничто не грозит. Порой, когда она ездила в город, какая-нибудь женщина начинала ей рассказывать про какого-нибудь парнишку – ведь правда, с ним ничего худого не случится? С военнопленными очень хорошо обращаются, это все говорят, верно? Деваться было некуда, Клара слушала, опустив глаза. Не очень-то слушала, думала о сыне.

Здесь, к северу от Тинтерна и к югу от реки Иден, в пологой, просторной долине, Клара была недосягаема для исторических событий. Даже не верится, что где-то там что-то такое происходит, надо только поменьше слушать всех этих старух. Клара хозяйничала в доме, обшивала себя и сынишку, копалась в огороде, готовила ужин Ревиру и обихаживала его, когда он ее навещал, говорила то, что ему приятно было слышать, позволяла любить себя и говорить слова, которые он всегда ей говорил, прижимаясь лицом к ее телу, теряясь в ней, как будто все это помогало ему сохранить молодость. Быть может, и здесь время не стоит на месте, но это попросту проходят часы, меняется погода, день переходит в ночь, весна в лето, и все это никак тебя не задевает; может, она и стала старше, зато выглядит хорошо, как никогда в жизни. Ход времени ее не касается.

Уже минуту-другую громко лаяла собака. Эту собачонку неведомой породы Кларе как-то купил Ревир, сейчас она выскочила из-за угла и подбежала с таким видом, будто ей не терпелось что-то сказать хозяйке. Клара обежала вокруг дома, увидела сперва машину на обочине дороги, подумала – вот странно! – и тут только заметила: в конце подъездной дорожки, откуда ведет тропинка к сараям, а сама дорожка, огибая заброшенное пастбище, отходит обратно, на развилке стоит человек. И рядом с ним Кречет. Мальчик смотрит в лицо приезжему, а тот наклонился, упершись руками в бока, и что-то ему говорит. Клара направилась к ним, собака с лаем ее обогнала. Раза два к ней уже заезжали чужие люди, а однажды зимним утром она даже увидала на снегу под окнами чьи-то следы…

На дорожке стоял Лаури.