Учитель опять замолчал и тихо вдыхал лёгкий, горный ветер.
— Нет ничего прекраснее на земле, чем горные вершины, — опять заговорил Учитель, — они выразители земли, её самые высокие вдохновения. Особенно хороши они в звёздные ночи. Тогда кажется, что они говорят звёздам, а те, внимая, дают ответ. Да оно так и есть на самом деле, эта незримая для людей телепатия, магия света звёзд, притягиваемых к горным вершинам. Я всегда любил звёздные ночи, когда Я ещё не был Учителем.
Учитель опять замолчал и ласково посмотрел на меня.
— Ты юна, ты ещё очень юна во многом. Но в тебе есть хорошие задатки. Но Я предупреждаю тебя:
Меня позвала Анита.
— Я боялась, что ты опоздаешь или не придёшь, — сказала она. — Ты помнишь, что после молитвы мы все хотели собраться?
— Да, я помню.
Мы присоединились к братьям, ожидавшим уже прихода Учителя. Мы встали рядом все пятеро. Я рассмотрела Феликса теперь немного больше. Он тщедушен, небольшого роста, бледный, худощав и уже не молод. Черты лица мелкие и кажущиеся незначительными. Но от всей его фигуры веет мягкой тишиной, и, когда он оживляется, взгляд его делается могучим и сверкающим и весь он словно озаряется внутренним светом. Пришёл Учитель и произнёс молитву, после которой Он сказал:
— Братья, вам, вероятно, известно, что сегодня перелом осени. Завтра мы справляем праздник плодородия. А сейчас Я скажу немного о лете. Лето — дароносица. Оно несёт дары для осени, те дары, которые ей поручила весна. Чем деятельнее лето, тем богаче осень и тем спокойнее зима. Лето — олицетворение жизни человека, когда он полон расцвета и жизненных сил. Но подробнее мы поговорим об этом завтра. А сейчас скажу: мир вам всем!
И Учитель отпустил нас.
(Я открыла глаза, чтобы записать всё, что говорил Учитель, и после снова сосредоточилась.)
— А, вот и она!.. — воскликнул Стивенс.
Я шла по дорожке им навстречу. Они стояли около площадки роз и поджидали меня.
— Ну, что же, пойдёмте к пруду! — сказала Анита.
— Я предлагаю остаться на площадке роз, — сказал Стивенс. — Здесь скамеек больше.
Все согласились. Мы придвинули одну скамейку против другой и разместились. Наступило довольно продолжительное молчание, которое никто не решался нарушить, и лишь глаза устремлялись друг на друга, и в сердце была какая-то бездонная глубина.
— Это хорошо, — начал говорить тихо Феликс, — это хорошо, что мы начали нашу встречу с молчания. В некоторых случаях молчание говорит больше слов. И оно глубже. И в молчании говорят сердца. И им есть
Анита, побледневшая, широко открытыми глазами смотрела на Феликса.
— Я помню, я помню… — вдруг сказала она. — Ах, какое грустное воспоминание!
И она вдруг заплакала, взяв руку Феликса.
— Простил ли ты меня?
— Не волнуйся, друг, — сказал Феликс. — Всё это тени, они больше не должны волновать ни тебя, ни меня. Тут нет места этим воспоминаниям, которые могли бы укорять и обличать друг друга. Помни: всё — едино!
Анита сквозь слёзы улыбнулась мне и сказала:
— А всё из-за тебя!
Но я ничего не помнила! Астарта сидела молча, она слушала, опустив глаза.
— Я мало помню свои прошлые жизни, — начала тихо говорить она. — Но я всегда стремилась иметь друзей в жизни и всегда чувствовала себя одинокой. Но сейчас я чувствую, что нашла тех, которых искала!
И она в сердечном порыве пожала наши руки.
— Я тоже многое вспомнил, — сказал Стивенс. — Особенно мне близка Астра, хотя она и не помнит ничего, что, может быть, и к лучшему… Я её большой должник, и тем нежнее теперь моё сердце рвётся ей навстречу.
— Друзья мои, друзья мои! Я тоже счастлива быть с вами, хотя решительно ничего не помню из наших прежних жизненных встреч, — сказала я.
— Я ещё хочу сказать, — сказал Феликс, вставая, — о том большом значении, которое имеет здесь Учитель, связав нас вместе в одну ячейку, в одну семью. Мы должны помнить, что поставлены сейчас