Сад вечерних туманов

— Большинство мастеров татуировок — искусные художники-граверы: навыки, в сущности, требуются одни и те же. Хороти часто создают картины, вдохновленные книгой «Суикоден».

— Как это происходит?

Он положил на стол один оттиск укиё-э. Процесс нанесения татуировки начнется с судзи — нанесения контура кисточкой, объяснял он, при этом пальцы его легко порхали по гравюре, будто стрекоза скользила над прудом. После этого контур будет наколот и наступит следующая стадия — бокаши, наполнение рисунка цветами.

— Есть два способа исполнить бокаши. Использовать больше иголок там, где нужно наложить более темные цвета. Тушь попадает в кожу на одинаковом уровне, иголки держатся вот так, — он свел пальцы в одну точку, как будто пытался отбросить тень головы птицы. Отвесно поведя рукой, клюнул меня в кисть. — Эффект оттенков, подобных тому, что ты видишь здесь, — он показал на лепестки камелии в углу укиё-э, — создать труднее. Тушь понадобится вводить тебе под кожу на разную глубину. Мне потребуется меньше иголок при использовании их под косым углом.

Его неспешное, обыденное объяснение убаюкивало меня.

— Хоримоно может быть заключено в рамку, — продолжал он. — Или слиться с окружающей кожей, как в технике «рассвет» — акебоно микири.

— Рассвет, — прошептала я. Это вызывало в мыслях рубеж без видимой границы, небо, огражденное только барьером света. — Вредные побочные последствия имеются?

— Как сказать… в старину, когда в красной туши использовался кадмий, у клиентов поднималась высокая температура, появлялась боль. Некоторые жаловались, что их татуированная кожа перестала потеть, что им прохладно даже в самые жаркие дни.

— Как у пресмыкающегося. И сколько понадобится времени, чтобы закончить татуировку?

— Большинство людей способно выдержать всего один часовой сеанс в неделю. — Он умолк, подсчитывая в уме. — На хоримоно, вроде того, что я задумал, потребуется около… э-э, недель двадцать-тридцать. Полгода. Возможно, меньше.

— Я подумаю, — осторожно принялась я выстилать словами пространство между нами, — если татуировка… если хоримоно, — японское название мне нравилось больше, словно в нем заключался иной смысл, — если хоримоно покроет мне только спину.

Несколько секунд ушло у него на раздумья.

— Дай мне посмотреть на твое тело.

— Зашторь окна.

— Только глупец высунется из дому в такую бурю.

Спустя мгновение он послушался меня и прикрыл окна шторами. Время от времени грохот дождя по крыше уходил с переменой ветра, только чтобы вскоре ударить с новой силой: его изменчивый ритм, похоже, совпадал с моим дыханием.

Аритомо медленно расстегнул на мне блузку, затем повернул меня кругом, мягко стягивая ее с моих плеч. Я потерла ладони, согревая руки, когда он расстегнул бюстгальтер. Мы уже так часто бывали обнаженными в присутствии друг друга, но вот сейчас, стоя у него в кабинете, я чувствовала себя неловко. Он перекинул мою одежду через спинку стула и включил еще одну лампу, направив ее свет на меня. Я прикрыла глаза, тепло от лампы было приятно голой коже.

Он обходил меня кругом, и я поворачивалась за ним: луна-спутница, притягиваемая на орбиту планеты.

— Стой на месте, — сказал он. — И стой прямо.

Я расправила плечи, вздернув груди и подбородок. Его прикосновения были мягкими поначалу, потом он принялся вминать большие пальцы мне в спину. Остановился, когда я вздрогнула, но я подала знак: продолжай. Руки его задерживались на рубцах от побоев, которых я натерпелась в лагере. Я чувствовала, как кончики его пальцев поглаживали отметины.

— Я разрисую тебя отсюда, — он прочертил кривую от плеча до плеча, и его пальцы замерли в ложбинке прямо над ягодицами, — досюда. Хоримоно не будет видно под одеждой.

— Боль, она выносимая?

— Ты испытывала куда хуже.

Я отвернулась от него и быстро оделась. Поправила воротничок блузки и привела в порядок волосы.

— Ты никогда ничего подобного не делал ни с кем другим? Даже со своей женой?

— Ты будешь одна-единственная, Юн Линь.

Листы укиё-э погромыхивали, когда я поднимала их, словно демоны, втиснутые в бумагу, силились выбраться из своей адской тюрьмы. Я тут же снова положила их.

— Ничего этого я на себе не хочу.

— Они ничего для тебя не значат, — согласился он.

— Что же ты тогда предлагаешь?

Минуту или две он был погружен в молчание.

— Это хоримоно может стать продолжением «Сакутей-ки». Я вложу в него все выношенные за много лет идеи — то, что тебе надлежит помнить при создании сада.

В моем сознании возможности обретали форму, словно неухоженный куст, подстригаемый до узнаваемого вида.

— То, чего мне никогда не почерпнуть ни в какой книге, ни от любого другого садовника.

— Да.

— Согласна.

Казалось бы, чего легче: взять и согласиться, чтоб он сделал на мне наколку. И я уж прикидывала, какие из платьев мне больше не носить никогда.

— Не так уж часто, но случается, что люди передумывают, отказываются еще до того, как хоримоно закончено, — сказал Аритомо. — Мне нужна уверенность, что я непременно дойду до завершения.