Сад вечерних туманов

— А вот и заведение А Хуата, — Фредерик указал на лавку в конце ряда точно таких же. — Пойдемте. Надеюсь, свободный столик найдется.

Копитьям, куда мы зашли, ничем не отличалась от себе подобных в любом городке или селении: местечко, где старики в майках и просторных шортах коротали утренние часы в разговорах, попивая кофе из блюдечек. Каллиграфически выписанные красными иероглифами приветствия полосками свисали с большого зеркала без рамы на одной стене. Мраморные столешницы, желтые от нескольких слоев старых пятен от пролитого кофе. По радио какая-то певица пела китайскую песню. За стойкой и как раз под зеркалом сидел толстый китаец средних лет, его на диво изящные пальцы щелкали костяшками счетов, одновременно он криками извещал кухню о заказах. Иногда он запускал в ухо длиннющий ноготь мизинца, а потом внимательно разглядывал извлеченное оттуда.

— А-а, мистер Фледлик! Cho san! — закричал он, увидев нас. — Уах[130], ваш подруцка?

— Доброе утро, А Хуат. Cho san. — Фредерик бросил на меня полуизвиняющийся, полусмущенный взгляд. — И… нет, она не моя подружка.

Наш заказ: яйца всмятку, кофе и роти бакар — был принесен спустя всего несколько минут. Прямоугольники хрустящего поджаренного белого хлеба, покрытые маслом и кокосовым джемом, оказались такими вкусными, как обещал Фредерик.

По примеру стариков Фредерик налил себе кофе в блюдечко и подул на него.

— Меня мама обычно ругала, если я так делала, — заметила я. — Низкое воспитание, так она это называла.

— Зато так куда вкуснее получается. — Он поднял блюдечко и, смачно причмокивая, втянул в себя кофе. — Попробуйте.

Я покрутила чашкой, взбалтывая со дна осевшую сгущенку. Быстро глянув вокруг, налила кофе в блюдечко и поднесла его ко рту. Но тут же снова его опустила: это слишком напоминало мне о том, как я принимала пищу, будучи узницей.

— Вы тоже на Мысе выросли? — спросила я Фредерика. — Выговор у вас совсем не такой, как у Магнуса.

— Моя мать засияла бы от радости, услышав это, — хмыкнул он. — На буров она смотрела сверху вниз. О, как презрительно она на них смотрела!

— Почему?

— Она была англичанка, родилась в Родезии. Одному богу известно, почему она вышла замуж за моего отца: он не был богачом, да и жить с ним — радости было мало. Даже совсем мальчишкой я понимал, что родители несчастливы вместе. После того как он умер, мы переехали в Булавайо, в Родезию.

— Сколько вам тогда было?

— Лет восемь или девять. Отец всегда принимал сторону англичан, чем вызывал великое презрение у Магнуса. Потому-то они и не ладили, думаю.

Он объяснил, в какое восхищение приводил его дядя в Малайе, дядя, который владел целой чайной плантацией в горах:

— Когда мне было пятнадцать, я отправился из Кейптауна на круизном судне, чтобы провести у дяди Рождество. Это настолько отличалось от того, что я читал, от всех этих писаний Моэма, к которым моя мать не позволяла мне и притронуться!..

— Мои родители тоже не разрешали читать Моэма, — сказала я с улыбкой. — Но сестра брала его книги у подруги и передавала их мне.

— Магнус рассказал мне, что случилось с вашей сестрой. Сочувствую.

Я отвернулась от него.

Копитьям все больше заполнялась народом. Фредерик разбил яйцо всмятку о блюдце и выскреб чайной ложкой все, что было внутри скорлупы. Несколько раз сыпанул в водянистое содержимое белого перца и щедро сдобрил соевым соусом.

— Ну, вы и впрямь набрались наших привычек, — сказала я. — Сколько времени вы оставались здесь в тот ваш первый приезд?

— Всего месяц, — ответил Фредерик, вытирая губы носовым платком. — Я знал, что захочу снова когда-нибудь вернуться сюда. Не было другого места на свете, где мне хотелось бы жить.

От счастливых воспоминаний глаза его засияли, но несколько секунд спустя блеск угас, наверное, от осознания утраченного детства. В тот краткий миг я увидела мальчика, каким он когда-то был, а в воображении моем промелькнул старик, каким ему еще предстояло стать.

— Вы вернулись в конце концов, — произнесла я.

— Четыре года назад умерла моя мать. Я написал Магнусу. Он попросил меня перебраться сюда, чтобы помогать ему управлять плантацией, — рассказывал Фредерик. — Принять предложение я не мог: хотелось завершить учебу. Вы будете это есть?

Он кивнул на последний кусок тоста у меня на тарелке. Я подвинула ее к нему.

— Родезийские африканские стрелки после войны были распущены, но в прошлом году полк собрали снова. Когда я услышал, что прежнюю мою часть отправляют в Малайю сражаться с красными, я вновь пошел на службу. — Он умолк, оглядывая кофейню. — Думал, кампания будет легкой — поохотимся на коммунистов. Только вышло все совсем не так.

— Вы где были во время войны?

— В Бирме. Насмотрелся там настоящих ужасов… — Фредерик нерешительно примолк. — Так… как это у вас получается, а? Как вы смотрите джапу в лицо… день за днем… после того, что они с вами сделали?

Обдумывание ответа заняло у меня несколько минут.

— Дел так много, что, по правде говоря, когда мы работаем, у меня нет времени думать о чем-то еще, — выговорила я наконец.