Луна наливалась светом в небе. В террасном саду позади дома гости и рабочие плантации толпились у стола с едой: индийцы и китайцы на одном конце, европейцы — на другом. Весть о моем ученичестве у Аритомо успела разойтись, и кое-кто из гостей поглядывал на меня с нескрываемым любопытством. Двое-трое поддевали Аритомо, расспрашивая, уж не открыл ли он школу садоводства, но он только головой качал, улыбаясь. Я в первый раз видела его вне его сада и была поражена тем, насколько он был органичен в общении. Он слился с пейзажем.
Тумз, Покровитель Аборигенов, привез убитого им вепря, шкуру со зверя снял один из
— Джим тут на отдыхе. Он работает в Бангкоке.
— И чем вы там занимаетесь? — спросил Аритомо.
— Теряю все свои деньги, не говоря уж о волосах, пытаясь вновь вдохнуть жизнь в шелкопрядство, — ответил американец. — Магнус уверяет меня, что вы выстроили себе японский дом. Я сам собираю традиционный сиамский дом — на берегу
— Канала, — пояснил Аритомо в ответ на мой недоумевающий взгляд.
— Вы бывали в Бангкоке? — спросил американец.
— О, много лет назад, — ответил Аритомо, — когда пустился путешествовать по этим местам.
Эмили, раздававшая детям бумажные фонарики, позвала меня.
— Передайте это ей, — попросил Аритомо, вручая мне коробку, которую держал в руке. Трое мужчин отправились к плетеным стульям на лужайке. Я подошла к Эмили и отдала ей коробку. Она легонько встряхнула ее и поставила на стол.
— Хорошо, что ты привела его с собой, — сказала она. — В последнее время мы не так уж часто видим его.
— Они давно друг друга знают? — спросила я, поглядывая на Аритомо. Он допил бокал вина и взял у служанки еще один.
— Магнус и Аритомо? — Эмили задумалась. — Лет десять, нет, пятнадцать, по-моему. Они были когда-то такими хорошими друзьями, знаешь ли.
Магнус шепнул что-то Аритомо, тот откинул голову назад и рассмеялся.
— Похоже, у них и сейчас все прекрасно, — заметила я.
— Когда-то он приходил сюда каждое воскресенье и всегда что-то приносил с собой. Бывало, много пил и становился совсем
— Что-то меж ними произошло?
— Ты хочешь сказать, они поссорились? Нет, никаких драм,
Эмили открыла еще одну коробку и достала кипу бумажных фонариков, каждый из которых был сложен плоско, и дала мне один. Он растянулся, как аккордеон, когда я потянула за оба конца.
— Когда я вижу фонарики, снова чувствую себя маленькой девочкой, — сказала она. — Ты с фонариками играла, когда уже была взрослой?
— Мои родители праздновали китайский Новый год, а другие праздники — нет.
— Я удивилась бы, если б праздновали. Магнус говорил мне, что они были истовые
Аритомо, все еще поглощенный разговором с американцем из Бангкока, заметил, что я слежу за ним, только я все равно не отвела взгляд.
— Старый Мистер Онг, он был нашим соседом, бывало, устраивал вечера любования луной. Мы видели, как его дети играли с фонариками. Его первая жена всегда оделяла нас лунными пряниками[153]
. Я всегда думала, правда ли это… ну, что в лунных пряниках прятали тайные послания какие-то мятежники, замышлявшие свергнуть китайского императора.—
— Где же еще их прятали?
— Иногда их писали прямо на пряниках. Послания вырезались в формочке для пряника. А готовый пряник разрезали на четыре части.
— Послание можно было прочесть, только сложив все куски вместе, — догадалась я.
— Умну, да? Подумать только: скрыто у всех на виду!
— Значит, в Чжунцюцзе празднуется это самое восстание.
— Эх, вы, девочки современные-пресовременные! При всем университетском образовании, вы не знаете даже вещей вроде этой, не знаете о ваших собственных традициях, — вздохнула Эмили. — Спроси любых здешних ребятишек — и все они знают эту историю, даже индийцы с малайцами.
— Это потому, — вмешался Магнус, принесший нам выпить, — что ты им ее каждый год рассказываешь.
— Им нравится ее слушать, — сказала Эмили, давая последний фонарик какой-то девочке.
Магнус подмигнул мне и обратился к ребятне:
— А ну,
Большинство детей понимали и немного говорили на простом английском, но Магнус повторил свое приглашение на малайском, закончив его еще одним увещеванием