Сад вечерних туманов

— В ближайшие дни вы их гораздо больше увидите, — говорю. — Через месяц будет тридцать четыре года со дня, когда Аритомо пропал в джунглях. Туристы нахлынут в надежде увидеть сад.

О поисках Аритомо газеты сообщали как о событии малозначимом, но вскоре поиски вызвали достаточный интерес у журналистов из Сингапура, Австралии и Японии, и те стаями слетелись на нагорье. След в след за журналистами потянулись буддистские и даосские монахи, китайские и индийские медиумы и странники мира духов. Все они пытались убедить меня, что знают, куда пошел Аритомо, в какое ущелье он упал или кто его похитил. Приезжали отовсюду: Ипох, Пенанг, Сингапур, даже из Бангкока и с Суматры — и все уверяли, что им известно, где Аритомо и что с ним случилось. Некоторыми владели чувства вполне добрые, но большинство были шарлатанами, надеявшимися прибрать к рукам десять тысяч проливных[175] долларов, которые я обещала в награду за сведения о пропавшем. Полиция расследовала наиболее правдоподобные версии, но безуспешно.

Еще не один год после его смерти я продолжала получать запросы на интервью со мной об Аритомо. Затем пришел черед просьбам о разрешении посетить Югири. Я отвергала их все до единой. Интерес к Аритомо не исчез полностью, но мне стало легче, когда со временем он пошел на убыль. Периодические вспышки любопытства в течение десятилетий обычно случались во время переизданий его перевода «Сакутей-ки» или когда выставлялась на продажу одна из его ранних укиё-э на аукционе в Токио. За десятилетия история с исчезновением окутала его, как туманы, окутывая, размывают очертания горного кряжа, преобразуя их в любые формы — какие людям желательно увидеть.

— Со времени своего приезда сюда я обнаружил целое кустарное производство, сосредоточенное на одном только Аритомо-сэнсэе, — говорит Тацуджи и поводит головой, наполовину восхищаясь, наполовину как будто не в силах поверить. — Пешие туры и беседы, пивные кружки и книги, почтовые открытки и карты…

— На вашем месте я не тратила бы понапрасну деньги на эти книжки. В них одна чепуха — во всех до единой. Их писали люди, никогда его не знавшие.

— Некоторые из теорий и впрямь вполне достоверны, — говорит Тацуджи.

— Какие? — Я бросаю ему их скопом без особого выбора: — Та, что утверждает, будто его похитили коммунисты? Или та, будто тигр растерзал и съел его? Кое-кто даже считает, что он был шпионом и его отозвали на родину, в Японию.

— Если он и в самом деле вернулся в Японию, то никто его не видел.

— А знаете, какая из теорий мне нравилась больше всего? — спрашиваю я. — История, которую мне поведал бомох… это малайский знахарь-колдун. Одна местная, из коренных, ведьма влюбилась в Аритомо и чарами своими заманила его жить с нею в джунглях.

— Я помню то утро, когда прочел об исчезновении Аритомо-сэнсэя в газете, — вспоминает Тацуджи. — Именно в тот момент он сделался для меня реальной личностью, а не просто именем. Странно, не правда ли, что человек становится реальным, только когда он исчезает?

Слоновьи уши папоротников между скалами мерно колышутся, и на мгновение мне кажется, что они силятся подслушать наш разговор.

— А как по-вашему: что с ним на самом деле случилось? — спрашивает Тацуджи.

— Взгляните вокруг, — моя рука описывает круг в воздухе, будто набрасывая невидимое лассо на горы. — Вы знаете, как легко сбиться с пути в джунглях? Всего один неверный поворот — и вы вдруг перестаете понимать, по какой тропе шли. — Я указываю на уступ позади нас, на трещину, взбегающую по его склону. — Видите обзорную вышку, проглядывающую вон там, среди деревьев? Его излюбленная тропа проходит мимо. Думаете, вы смогли бы выбраться из джунглей, если бы там сбились с тропы?

— Наверное, нет.

— Здесь, наверху, в горах, люди и сегодня пропадают в джунглях. Такое случается довольно часто, хотя в газетах об этом не пишут. А сорок лет назад нагорье не было таким ухоженным, каково оно сегодня. Тогда это место было гораздо более диким.

Тацуджи неспешным долгим взглядом обводит горы. Направляясь к уступу склона, я рассказываю ему о даосских символах, которые Аритомо запечатлел игрой света и тени на лужайке внизу. Он подносит ко лбу ладонь, загораживая глаза, и всматривается вниз.

— Я их не вижу.

— Слишком много тени от облаков, — поясняю я.

Но, когда позже мы проходим мимо лужайки, я понимаю: не облака стерли символы, а растущая как придется трава. Граница между положительным и отрицательным, мужским и женским, тьмой и светом пропала. Как и многие другие чудеса Югири, элементы инь и ян, созданные Аритомо, основаны на иллюзии, видимыми они становятся только при наличии необходимых условий.

— Почему вы приехали сюда увидеться с ним? — спрашивает Тацуджи.

— Я попросила его спланировать сад в память о моей сестре, — отвечаю, — но он отказался от моего заказа.

— Зато принял вас как ученицу.

— Сказал, что научит меня, как самой создать сад. Еще одна пара рук для работ в саду для него не была лишней, и нужно было, чтоб кто-то переводил его указания рабочим. Так он сам говорил мне.