Сад вечерних туманов

— Я рассказал чайному брокеру, как сильно порадовали меня сады в городских храмах. И задал ему столько вопросов, что бедный малый краской исходил, когда не мог на них ответить. На следующий день он познакомил меня с Аритомо. Самим садовником императора — я с трудом верил своей удаче! Он устроил мне приватную экскурсию по императорским садам. Они были великолепны. — Магнус умолк и на миг задумался. — Умелый они народ, эти джапы. Чего ж удивляться, что они едва войну не выиграли.

— Вы ими восхищаетесь, — заметила я.

— Да и ты тоже, на свой лад, — парировал он. — Иначе чего б тебе здесь делать?

— Я занимаюсь этим только ради Юн Хонг.

Магнус молча уставился на меня. Я снова принялась рассматривать фотографии. Еще через несколько страниц остановилась и указала на фото: Аритомо дает указания четверым бритоголовым японцам. Те — без рубах, их коренастые мускулистые тела напряжены под тяжестью водяного колеса. Фотограф так рельефно изобразил их решительность, будто готовился отливать по ним статуи в память какой-нибудь рабочей революции.

— Он привез своих соотечественников? — спросила я.

— Пятерых… может, шестерых. Они с год оставались тут, расчищали землю и обучали местных рабочих.

— Странно, правда, что он предпочел перебраться в Малайю… предпочел сделать ее своим домом?

— Вообще-то винить в этом надо меня, — заявил Магнус.

— Что вы имеете в виду?

— Ну так… я пригласил его в гости. Я и не знал, что он влюбится в Камероны, пробыв тут меньше недели. — Взгляд его одинокого глаза заметался по всей веранде, ища подходящее местечко, чтоб успокоиться. — Он тут жил… в этом самом бунгало… когда впервые приехал в Маджубу.

— Он мне об этом никогда не говорил.

Было нечто странное в том, как жизнь Аритомо то и дело соприкасалась с моей: мы походили на два падающих с дерева листка, то и дело задевающих друг друга, кругами снижающихся до лесной подстилки…

— Как и ты, он тоже не захотел остановиться у нас. Я уж сомневаться начал, уж не запах ли какой дурной от нас с Эмили идет. — В рассеянии он принялся почесывать грудь, однако перестал, уловив, что я пристально смотрю на него.

— Ваша татуировка, — сказала я, закрывая альбом. — Это он вам ее сделал?

Он тер стакан пальцами, смазывая бисеринки осевшей на нем влаги.

— Ты так и не забыла?

— Как можно! — воскликнула я. — Так это был Аритомо, верно?

Подозрение все больше и больше разрасталось во мне с той самой поры, как Аритомо показал мне свой экземпляр «Суикоден». По выражению лица Магнуса я поняла: это правда.

— Дайте мне ее посмотреть.

Он будто и не слышал.

Я уж готова была еще раз попросить, но он принялся расстегивать рубашку. Движения его были размеренными, будто он кнопки из пробковой доски на стене вытаскивал. Остановился, когда рубашка была расстегнута на груди на треть. Треугольник возле горла загорел и морщинился, а кожа пониже выглядела бледной, гладкой и мягкой. Татуировка красовалась прямо над сердцем: она оказалась меньше, чем мне помнилось: прекрасно изображенный глаз, голубизна радужной оболочки которого почти повторяла ту, что окрашивала зрачок самого Магнуса. Фоном служил прямоугольник, составленный, как я поняла, из цветов трансваальского флага.

— Очень досконально, — сказала я.

Магнус, опустив голову, глянул себе на грудь и сбившимся в хриплый комок голосом произнес:

— Я сказал ему, что не хочу ничего чересчур японистого.

Поблескивавшие цвета остались живыми и через много лет…

— Так и кажется, будто он сделал ее совсем недавно.

— Краски он сам смешивал. — Магнус погладил татуировку пальцами, потом посмотрел на их кончики, будто проверил, не окрасились ли они.

— Больно было?

— О ja. — Он поморщился от воспоминания. — Он предупреждал меня, но это оказалось хуже, чем я ожидал.

— А зачем вы ее накололи?

— Бахвальство, — бросил он в ответ. — Это вроде медали: отличало меня от других людей. Я вечно чувствовал себя неполноценным… — он тронул повязку на глазу. — В Токио меня сводили в баню. Jislaik[182], это надо было испытать! Кругом ходят мужики kaalgat[183] с татуировками по всему телу… драконы и цветы… воины и красавицы с длинными черными волосами. Они раздражали меня, те татуировки. И одновременно казались такими красивыми!

— Когда вы сделали наколку?

— Когда он гостил у нас, я рассказал про татуировки, которые видел в бане. Он предложил мне сделать такую, только маленькую, если я продам приглянувшийся ему земельный участок. — Магнус застегнул рубашку и расправил складки. — Цену он предложил мне отличную да еще и в мою плантацию малость денег вложил. Мне это очень помогло: в то время с деньгами туго было.

В лесу затрещал козодой. Впервые со времени переезда в бунгало я услышала эту птицу. Местные звали ее бурунг ток-ток, а некоторые даже ставки делали на то, сколько раз издаст она свой характерный постукивающий звук[184]. Птица опять подала голос, и я по привычке принялась считать, заранее загадав про себя число: так я поступала в лагере, когда, лежа на нарах, пыталась отрешиться в мыслях от высасывавших меня комаров и блох.