Садик под окнами

Солнце стояло как раз против нашего дома и заливало площадку яркими, слепящими лучами. В нашем северном городе весной почти всегда гуляет холодный ветер, и мы удивлялись, как это именно сегодня выдалась такая тихая и теплая погода.

На самом солнечном углу, неподалеку от нас, расположилась лоточница с папиросами, конфетами и еще какой-то мелочью. Она правильно рассчитала, где стать, чтобы мы все ее видели. И действительно, почти каждый подходил к ней и покупал папиросы или конфеты. Я тоже хотел подойти и купить конфет своему трехлетнему сыну, который все время прыгал и резвился возле меня, а сам поглядывал на лоточницу. Но мне нужно было побыстрее разметить места для ямок вдоль всего левого крыла нашего дома, и я сказал сыну, чтобы он подождал, а пока побегал бы по аллейке, где яблони уже посажены. Он тотчас побежал туда, и мне приятно было сознавать, что скоро с такой же радостью будут резвиться на площадке все дети.

Сынишка, радуясь весне, бегал по аллейке, заливисто хохотал и пел одному ему понятные песни, но потом вдруг затих. Я испугался — не упал ли он в ямку. Но когда поднял голову — увидел, что неподалеку от него стоит мужчина в пилотке и поношенной гимнастерке без погон и пристально смотрит на ребенка. Сын у меня очень бойкий, однако на этот раз он почему-то испугался незнакомого человека. А тот не был уродлив или страшен, он выглядел просто очень утомленным или перенесшим тяжелую болезнь. У него было темное худое лицо с острыми скулами и обветренными губами; волнисто морщинился лоб, а глаза глубоко западали в орбиты, как это бывает от долгих бессонных ночей. Я видел, что на груди у него блестят два ордена Красной Звезды, два ордена Отечественной войны и еще несколько медалей. И я подумал, что это, вероятно, прошедший по всем фронтам, а ныне демобилизованный солдат или офицер. Я хотел позвать к себе сына, но в это время мужчина отошел, направляясь к лоточнице, а сынишка опять запел и побежал по аллейке.

Но через несколько минут я услышал его отчаянный крик и увидел, что этот же самый мужчина держит моего сына на руках, а тот отбивается и зовет на помощь.

Я подошел и очень резко сказал незнакомцу:

— Отпустите. Вы пугаете ребенка. Как вам не стыдно!

Он сначала с недоумением, а потом просительно посмотрел на меня и нехотя, так что даже пальцы у него задрожали, молча опустил на землю моего сына.

Сделав это, мужчина опять посмотрел на меня каким-то напряженным, тоскующим взглядом и, виновато улыбнувшись одними губами, спросил:

— Это ваш?

И пошел, сразу согнувшись. А на том месте, где он держал на руках моего сына, на земле осталось несколько штук очень хороших, дорогих конфет.

Он отошел далеко, а мне все еще слышался его вопрос: «Это ваш?» Вероятно, он хотел сказать «простите» или «я не хотел напугать ребенка», но почему-то спросил: «Это ваш?», будто это было самое главное.

И тут я понял, что он мне позавидовал, моему счастью. Вернее, даже не позавидовал, а просто вспомнил свою личную трагедию. Должно быть, у него был такой же малыш, и жена, и домашний уют, и он где-нибудь так же разбивал под окнами дома садик для сына. И все это погибло в огне войны. И наверно, он подумал, что все это уже никогда не вернется. И поэтому захотелось ему подержать на руках хотя бы чужого ребенка и угостить его конфетами.

Когда все это я себе представил, то понял, что поступил неправильно. Может быть, мне следовало пригласить его к себе, напоить горячим чаем, поговорить с ним, дать подержать на руках малыша, когда тот перестанет его бояться. Может быть, мне следовало просто подойти к нему и не говорить так резко, что он пугает ребенка, а убедить сына, что бояться этого человека не следует.

И у меня на душе стало нехорошо. Даже новый садин показался мне теперь неуютным. Я взял на руки сына и пошел, чтобы догнать незнакомца. Но он уже скрылся за углом.

Тогда я вернулся, снова взял мерную ленту и стал забивать колышки, обозначая ими места, где следовало копать ямки, а сам все думал о человеке, которого я так незаслуженно обидел. Эта мысль не покидала меня до самого вечера. И наутро в понедельник и еще несколько дней подряд мне все вспоминался мужчина в солдатской гимнастерке и его глуховатый тихий голос, когда он спрашивал меня о сыне: «Это ваш?»