Он совершенно точно знал, что проросший из семечка умершего цветка новый цветок не тот же самый, а юная сеньорита Долорес, несмотря на сходство с покойной бабушкой, — все-таки не она. И только к утру, когда его уже начало клонить в сон, Себастьяну стало казаться, что он что-то прозревает. Но люди пошли к выходу, и вслед за ними побрел и он. Ему предстоял один из двух в году этих странных, непонятно почему свободных от работы дней.
Мигель вцепился в прокурора мертвой хваткой. Еще и еще раз он пытался убедить старого служаку немедленно выдать ему ордер на арест садовника Хосе Эстебана — хотя бы по подозрению в незаконной торговле спиртным. Но старик всячески уклонялся от принятия однозначного решения.
— Не сегодня, Мигель, — благостно улыбался он. — Посмотрите, какой день! Сама природа радуется Христову воскресению!
— Он и сегодня продаст очередную партию! — возбужденно преследовал прокурора Мигель. — И потом, вы же помните это дело о самоубийстве Марии Эстебан! А похищение тела сеньоры Долорес! И потом, вы же знаете, что мой рапорт на рассмотрении в Сарагосском управлении полиции!
— Мне ваше управление — не указ! — равнодушно отмахнулся прокурор.
Они вышли за церковную ограду, пропустили мимо себя семейство Эсперанса, затем этого немого мальчишку, и только тогда прокурор увидел новенькую черную «Испано-суизу».
— А это чья? — удивленно поднял он густые седые брови.
— Моя, — кивнул Мигель. — Вчера в управлении выдали. Ну, так как, господин прокурор? Мне его только в камеру закрыть. А там он мне все расскажет… И в Сарагосе никто не против. Там сейчас вообще одни республиканцы в управлении…
Старик на секунду насторожился, но справился с собой и тяжело вздохнул.
— Управление не против, говоришь? Ну что мне с тобой делать, лейтенант?!
Сразу после службы Кармен и Хуанита стали накрывать в саду стол. Это была старая традиция: дважды в году, на Рождество и на Воскресение Господне, господа Эсперанса устраивали слугам праздничный обед.
Здесь было все: куры в остром томатном соусе, зажаренная на углях баранина, белый пшеничный хлеб, но главное, всего так много, что Себастьян наедался. Это было почти невероятно, но каждый раз наступал момент, когда он с удивлением обнаруживал, что в него больше не помещается!
И на этот раз все шло как обычно. Кармен и Хуанита накрывали, Себастьян ждал, а потом к столу вышла сеньора Тереса, обвела всех ласковым взглядом и вдруг озабоченно спросила:
— А где Хосе? Кто-нибудь видел садовника?
Истекающие слюной слуги переглянулись.
— Себастьян, сходи за отцом, — улыбнулась сеньора Тереса. — И не обижайся на него… сегодня ведь такой день.
Себастьян с сожалением оглядел расставленные по всему столу блюда с мясом, кивнул и помчался через сад. Забежал в дом, убедился, что он пуст, и побежал к лавровой аллее. Он знал, где пропадает отец по праздникам.
Ордер на арест садовника господ Эсперанса, Хосе Эстебана, начальник полиции получил в считаные минуты. В считаные же минуты, на ходу привыкая к новенькой машине, он промчался по булыжной мостовой через центр города и выскочил на пыльную дорогу, ведущую к усадьбе Эсперанса. Слуги еще не сели за стол, когда начальник полиции уже разговаривал с сеньором Эсперанса.
Старый полковник не поверил, что его садовник торгует спиртным, но препятствовать аресту не стал.
— Идите в сад, лейтенант, — только и сказал он. — Там как раз накрывают стол для прислуги. Только одна просьба…
Мигель насторожился.
— Сегодня все-таки Пасха… Сделайте это тихо.
Мигель охотно кивнул и быстрым шагом спустился в сад. Миновал две большие клумбы, затем аллею с аккуратно подстриженными кустами, нырнул в заросли лещины, вышел к поляне и, не покидая своего укрытия, оглядел сидящих за уже накрытым столом. Садовника здесь не было.
Мигель с тоской подумал, что опоздал. Он не слишком верил предчувствиям, но теперь все внутри его буквально кричало: торопись! Он может уйти!
Миновав длинную лавровую аллею, Себастьян подбежал к гроту. Когда-то давно по приказу сеньора Эсперанса этот грот вырыли, укрепили стены бетоном и выложили камнями, но подниматься сюда, в гору, было тяжеловато, и старик за последние два-три года не посетил его ни разу.
Себастьян нырнул в грот, прошел его до конца, сдвинул в сторону деревянный щит с глубоко вырезанной женской головой со змеями вместо волос и спустился по гнилым ступенькам. Стараясь не вдыхать густой спиртовой дух, осторожно приоткрыл низенькую дверку и нырнул внутрь.
В желтом свечении керосиновой лампы было прекрасно видно, как отец стоит на лесенке над огромной бочкой и переливает в нее из кастрюли то, что выгнал за ночь.
Себастьян хотел позвать его, но отец и сам услышал новый звук. Резко обернулся, увидел сына, недобро покачал головой, повернулся, чтобы поставить кастрюлю на место, и пошатнулся.
Если бы он не пытался удержать равновесие, все могло бы обойтись, но отец дернулся, хлипкая лесенка хрустнула, и он, выпучив от неожиданности глаза и хватаясь руками за воздух, перевалился через борт глубокой бочки и рухнул внутрь.