Сады и дороги. Дневник

Совершив ночной переход, мы достигли Жерси, где застали лишь несколько жителей. Мы втроем разместились у одной пожилой дамы, которая встретила нас так, словно ждала от нас самого худшего.

ЖЕРСИ, 2 июня 1940 года

Разговор с пожилой дамой, отмерившей уже седьмой десяток. Ее дети и внуки бежали, она даже не знает, куда. Она рассказала мне, что при нашем приближении возникла настоящая паника. Когда же в окрестностях Жерси завязался небольшой бой, ее дочь с детьми кинулась в автомобиль и помчалась отсюда, а пули уже свистели вокруг машины. Старушка захворала, как хворает растение, которому подрезали корни. Я утешил ее, как мог, и приказал ординарцам, ребятам весьма толковым, снять с нее бремя всякой работы, в том числе и связанной с приготовлением еды.

В покинутой церкви. Впрочем, aumônier[122] остался и продолжает звонить. В ризнице небольшой склад вина для причастия. Оказалось, что жаждущие души нашли его вполне соответствующим каноническому предписанию: «Vinum sacramentale debet esse de gemine vitis et non corruptum»[123], — ибо разбросанные по полу бутылки лежали пустыми.

Вечером у командира. Сидя там, я перелистывал многотомный труд, в котором воспроизводилась живопись Лувра, и при этом вспоминал состоявшийся семьдесят лет назад между Ницше и Буркхардтом разговор о судьбе этих коллекций.

ЖЕРСИ, 3 июня 1940 года

Второй день отдыха в Жерси, за которым, может быть, последуют и другие. После операций, проведенных на севере, происходит, похоже, новая предварительная подготовка танковых войск для удара по Парижу. Наша дивизия тоже будет сопровождать его, однако при новых и неожиданных темпах, не думаю, что мы лицом к лицу столкнемся с вооруженным противником, если, конечно, продвижение вперед не застопорится в районе Марны. Прежде всего, мне кажется опасным, что не видно ни одного неприятельского самолета.

Я подолгу беседую с пожилой дамой, мадам Робо. Она говорит, что с той поры как мы появились в доме, она может, наконец, спать.

ЖЕРСИ, 4 июня 1940 года

Прогулка верхом по полям и лугам, на которых в полном соку стояли некошеные растения — золотисто-желтые сложноцветные травы, маргаритки, своими звездочками щекочущие брюхо лошади, чистый, ярко-красный клевер, какой мне случалось видеть только на склонах сицилийских гор.

Во второй половине дня у полковника Кехлинга; кажется, наше пребывание здесь будет недолгим. Вечером снова ходил по оставленным домам; отворив дверь в одну комнату, я наткнулся на огромную черную собаку, которая пристально уставилась на меня горящими глазами. Я спешно прошел в соседнюю каморку и увидел там на диване желтого дога, а на полу — белого пинчера, который при виде меня яростно залаял. Похоже, здесь был клуб осиротевших собак.

Цветы в садах — бледно-фиолетовый ирис со щеточками желтой пыльцы на чашелистике, вызывающими эротические ассоциации. Наслаждение пчел и шмелей, облетающих их, должно быть, исключительное. Быть может, впрочем, что все наши теории о социальных животных искажены и то, что мы считаем работой, на самом деле является наслаждением. Затем последние плачущие сердца и пионы, а еще флокс, одурманивающий своим благоуханием в сумерках. В эти часы пробуждаются все его краски, и вокруг цветков начинают роиться насекомые. Флокс, огненный цветок, когда растет отдельно — непривлекателен, зато множество кустов выглядит роскошно — это и есть гегелевский переход в качество.

ЖЕРСИ, 5 июня 1940 года

Утром опять верховая прогулка по красивым полям, еду на обсуждение свежеприобретенного опыта наступательного боя. Сейчас войска могут продвигаться так, как в 1918 нам и не снилось. Пикардия с ее мягкими склонами, деревеньками, лежащими в окружении фруктовых садов, пастбищами, по краям которых стоят высокие тополя, — о! сколько раз уже этот ландшафт восхищал меня. Здесь всеми фибрами души чувствуешь, что ты во Франции; поэтому всегда остаются с тобой долины и взгорья отечества.

Я ежедневно, больше ради практики, беседую подолгу с нашей хозяйкой, и при этом всегда нахожу чему научиться. Так, к примеру, пчелы, les abeilles, в просторечии называются также: les mouches.

Вечером ужин у командира. Во время десерта прибыл посыльный из полка с приказом в течение часа приготовиться к выступлению. Новое наступление, должно быть, началось сегодня утром; мы здесь ничего об этом не слышали. Я пишу эти строки, пока Рэм упаковывает вещи.

ТУЛИ, 6 июня 1940 года

Переход до Тули, куда мы прибыли в четыре часа утра. Разместились в чьем-то большом имении: бойцы в доме на полу, лошади на лугу, повозки и кухни во дворе. Спал на кровати, положив под голову седельную сумку, в тесной, основательно обчищенной мародерами комнате: на стене остался один только женский портрет, фотография флоберовских времен, излучавшая мощную эротическую энергию. Перед тем как заснуть, я посветил карманным фонариком на туго стянутую корсетом очаровательницу и позавидовал нашим дедам. Им довелось срывать первые всходы распада.