Сады и дороги. Дневник

Цитадель, старинное укрепление с высокими стенами, сегодня не имеет военного значения. Она служила всего лишь местом расквартирования войсковых частей, и ее огромный двор, крепостные рвы, казематы и хозяйственные помещения я застал в неописуемом состоянии. Предметы снаряжения, брошенное оружие, мебель, автомобили, полные вина бочки и полные консервов ящики валялись кучами, подобно выброшенным морским прибоем на берег вещам с утонувшего корабля или остаткам какой-то барахолки, над которой пронесся ураган.

В музей, содержащий скромную провинциальную коллекцию, я назначил караульное отделение. Я увидел там портрет кисти Грёза, кроме того — картины родившихся здесь, в Лаоне, братьев Ле Нэ, одну прекрасную копию Рубенса кисти Делакруа. Особенно понравилось мне подаренное городом Наполеону III полотно с изображением цветов. Персики и астры в ярких лучах солнца, а рядом — голубое пятно ириса, смотревшееся на темном фоне просто удивительно. Зной и прохлада чудесным образом сохраняют здесь равновесие. Я приказал составить опись. Недоставало трех живописных полотен; ларь, в котором хранились монеты, был пуст.

Наконец, я поставил охрану в кафедральном соборе. Она состоит из наблюдателя за самолетами на башне, двойного поста у портала и патруля внутри, замещающего церковных служек и следящего за подобающим поведением посетителей. После вчерашнего беглого осмотра этого архитектурного сооружения, я сегодня в первой половине долго находился под его высокими сводами. Как и в первый день, оно показалось мне великолепным. Особенно захватило меня простое движение его линий — например то, как легко и непринужденно несущие колонны разворачиваются в листья капителей. Здесь догадываешься о чудовищной силе еще не родившихся столетий, до времени дремлющей в почках.

На башне, с высоты которой перед моим взором развернулись широкие дали с рельсовыми путями железных дорог, с катящимися по улицам машинами, аэродромами с заходящими на посадку и взлетающими самолетами, я постиг согласие между тем, прежним, и нашим временем. Я почувствовал, что оно просто не может стать для меня чужим, и поклялся себе никогда впредь не забывать того, чем я обязан предкам.

Химеры, как бы подкарауливая, глядят на землю. Некоторые из них, в точном соответствии с зоологическим миром, были, например, похожи на летучую мышь, рысь, волка, кошку, а внизу слева, у большого портала, на самого настоящего гиппопотама, причем все детали были схвачены с неподражаемой точностью вплоть до расположения ушей. Другие изображения, например с головами нерадивых монахов, обнаруживают черты трансцендентной физиогномики. Но наиболее странное впечатление производят те, что ведут свое происхождение из царства демонов; окаменелости какого-то отмершего опыта, которые вызывают в нас странное влечение, смешанное с ужасом. Мы чувствуем, что подобное нельзя просто выдумать. Я вспомнил об Акрополе, где такие изображения закапывались глубоко под фундаменты. Какое разительное отличие от этих стай призраков и скоплений духов высоко в воздухе! Сколь странен вид пасущихся стад крупного рогатого скота, которые видишь сквозь леса колонн на башнях. Сегодня я постиг смысл этих кафедральных соборов как творений, жизненных творений, безмерно далеких от мертвых масс музейного мира. Мысли этой содействовало и то, что эта церковь была под моей защитой; я, как будто она сделалась совсем-совсем маленькой, прижал ее к своей груди.

Со своими двумя офицерами я живу на рю дю-Клуатр, в квартале нотаблей, которые все без исключения бежали очертя голову, побросав свои роскошные дома. Здесь мы столкнулись с таким уровнем наслаждения жизнью, какой в Германии уже давно неизвестен. Мы, настоящие санкюлоты, победители, если и не совсем без штанов, то уж, во всяком случае, в штанах из древесного волокна, не без изумления взирали на то, что в мире еще не перевелись такие сокровища — как, например, погреб моего неведомого хозяина с собранием бургундских вин на полках и стеллажах, закрывавших стену чуть ли не до самого потолка. Было бы, без сомнения, безрассудством дать пропасть столь хорошим вещам; поэтому вчера мы втроем устроили при мерцании свечей дегустацию вин, в результате которой мягкое «Vougeot» получило первый, a «Chambertin» — второй приз. Очень сильным оказалось и «Beaune» урожая 1934 года, украшенное прекрасным девизом: «J'aime à vieillir»[128].

Ночью душно. Снова бомбы поблизости, дробь разрывов — читая в постели, я услышал, как над крышами, подобно опасным насекомым, с жужжанием пронеслись самолеты. Снова погрузился в Бернаноса. Такого рода критические дискуссии, скажем, по поводу Морраса[129], изрядно набили мне оскомину в связи с немецким национализмом — хорошо, если все это изливается только на армии, подобно безымянным ливням дней и ночей, сила которых вращает в долине мельничные колеса. Полемический задор любого из таких заметных умов всегда оставляет чувство неловкости. Всякое спорное утверждение, сдерживаемое про себя, идет тебе в заслугу, и тем скорее, чем больше в нем остроумия.