Сады Луны

— Вторую карту! — торопил Локон, присевший рядом с вырезанным на столешнице игровым полем.

Чародейка перевернула вторую карту.

— Опонны.

Двуликие Шуты Удачи.

— Ах, Худ их побери, всегда они влезают, — проворчал Локон.

Верхнюю позицию заняла Госпожа, её брат-близнец озадаченно смотрел в нижней части карты. Значит, цепь удач, которые ведут, а не тащат вперёд — череда успехов. Выражение лица Госпожи было мягким, почти нежным, новая деталь, описывающая ситуацию. Пристальное внимание Рваной Снасти привлек второй, ранее не замеченный ею нюанс. Там, где правая рука Господина касалась левой руки Госпожи, между их ладонями виднелся крошечный серебряный диск. Чародейка наклонилась вперёд и прищурилась. Монета с мужской головой на аверсе. Она моргнула. Нет, с женской. А теперь мужской… и снова женской. Она резко откинулась назад. Монета вращалась.

— Дальше! — потребовал Локон. — Чего ты возишься?

Рваная Снасть поняла, что кукла не обратила никакого внимания на карту Близнецов и скорее всего едва скользнула по ней взглядом, просто чтобы опознать. Чародейка глубоко вздохнула. Локон и «Мостожоги» были накрепко связаны в этом раскладе, она это понимала интуитивно, но её собственная роль ещё не была определена. Эти две карты уже предвещали грядущее больше ей, чем им. Не много, но может хватить на то, чтобы выжить в будущих передрягах. Она резко выдохнула и с размаху хлопнула ладонью по Колоде.

Локон подпрыгнул, а потом резко обернулся к ней.

— И ты остановилась? — разъярился он. — Ты остановилась на Дураке? На второй карте?! Какая глупость! Продолжай играть, женщина!

— Нет, — ответила Рваная Снасть, собирая две карты и возвращая их в Колоду. — Я решила остановиться. И ты ничего не можешь с этим поделать. — Она поднялась.

— Сука! Я тебя могу убить в один миг! Здесь и сейчас!

— Ладно, — сказала Рваная Снасть. — Это хороший повод избежать отчёта для Тайшренна. Милости прошу, Локон. — Она скрестила на груди руки и ждала.

Кукла зарычала.

— Нет, — заявил Локон. — Ты мне нужна. И ты презираешь Тайшренна ещё больше, чем я. — Он склонил голову набок, обдумывая свои последние слова, а потом рассмеялся. — Поэтому я не жду предательства.

Рваная Снасть подумала об этом.

— Ты прав. — Она отвернулась и пошла к пологу шатра. Взялась рукой за грубый брезент, а потом остановилась. — Локон, как у тебя со слухом?

— Не жалуюсь, — проворчала кукла у неё за спиной.

— Ты сейчас что-то слышишь? Крутящуюся монету?

— Звуки лагеря, больше ничего. А что? Что ты услышала?

Рваная Снасть улыбнулась. Она ничего не ответила, откинула полог и вышла наружу. Пока она шла к штабному шатру, внутри неё затеплилась странная надежда.

Чародейка никогда не считала Опоннов союзниками. Рассчитывать в важном деле на удачу — полный идиотизм. Первый Дом, который она выложила, Дом Тьмы, коснулся её руки ледяным холодом, гудящим от волн жестокости и обезумевшей силы — и всё же там был какой-то странный привкус, чувство спасения. Рыцарь мог стать врагом или союзником, но скорее всего — ни тем ни другим. Он просто был — непредсказуемый, погружённый в себя. Но в тени воина пляшут Опонны, и Дом Тьмы спотыкается, замирает в полумраке между днём и ночью. Однако тем, что сильнее всего заставило её остановиться, была вертящаяся монета Опоннов.

Локон ничего не слышал. Чудесно.

Даже теперь, когда чародейка подходила к шатру командования, слабый звон звучал у неё в голове, и скорее всего она будет слышать его ещё некоторое время. Монета вертелась и вертелась. Опонны вечно показывали космосу два сменяющихся лика, но ставку, сделала Госпожа. Вертись, монетка. Вертись.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Теломен, тартено, тоблакай…

узри имена народов

противящихся столь упорно

забвенью…

Легенда о них

нарушает мои расчёты

циничные, ослепляет

мой взор сверкающей славой…

«Не вторгайся в надёжную клеть

их неприступного сердца…

Не вторгайся, в пределы бесстрастных

верных земле навеки

менгиров».

Теломен, тартено, тоблакай…

Стоят нерушимо столпы

до неба,

пятнают стылую землю

моей памяти…

Готос (род.?). Блажь Готоса (II:4)

Имперская трирема рассекала море, как отточенное лезвие секиры, паруса трещали, и рангоут скрипел на ветру. Капитан Ганос Паран не покидал своей каюты. Он уже давно до смерти устал высматривать землю на восточном горизонте. Земля появится — и появится скоро.

Паран откинулся на покатую стену перед своей койкой и, глядя, как лампы покачиваются из стороны в сторону, бездумно втыкал кинжал в единственную, осевую ножку стола, которая уже покрылась тысячей крошечных ямок.