Сады пяти стремлений

Маленький шарик готовился стереть с лица огромной земли саму жизнь.

– Десять лиг до точки встречи! – доложил рулевой.

Мужчины переглянулись, и Помпилио тихо сказал:

– Командуйте, Базза, и да поможет нам Добрый Маркус.

И направился к поднявшейся на мостик Кире.

* * *

– Сколько у нас времени?

– Если пришельцы правильно всё рассчитали, то меньше часа, синьора сенатор, – негромко ответил секретарь, даже не посмотрев на наручные часы. Он беспрестанно бросал на них взгляды, а сейчас не посмотрел. Наверное, потому, что сейчас не требовалась точность, достаточно короткой фразы: «Меньше часа»…

Меньше чем через час гигантский булыжник сотрёт с лица земли благословенные Сады. И возможно, убьёт всех жителей Траймонго: разумных и неразумных.

Меньше чем через час…

Они стояли у массивных ворот расположенного на отметке «2 километра» рудника. У внешних ворот, которые серьёзно укрепили за последние дни. Были ещё внутренние – через тридцать метров – которые специально построили, чтобы создать тамбур между внутренними помещениями и поверхностью. Они стояли и смотрели на пустые дороги, остановленные машины и замершие поезда. Смотрели на то, что оставляли на растерзание прилетевшему из глубин бесконечности убийце.

– Мы сделали всё, что могли, синьора сенатор. – Секретарь понял, какие мысли гложут Феодору, и вновь – в который уже раз! – попытался её утешить. – Вы сделали всё, что могли, синьора сенатор, и поверьте – никто не смог бы сделать больше. Никто.

Убежища в горах заполнены до отказа. Запасов продовольствия… Феодора пока не прикидывала, на сколько хватит еды, но знала, что запасы есть и они большие. Три-четыре месяца они точно продержатся, а дальше…

О том, что будет дальше, Феодора старалась не думать. Как и о словах Помпилио, подаривших ей слабую надежду. Она поняла, что дер Даген Тур разработал некий план, и была благодарна за то, что он не опустил руки. Но заставляла себя не думать, получится ли у него, – сейчас Феодору беспокоили только насущные проблемы.

«Меньше часа…»

Она смахнула с глаз слезинку и громким, уверенным голосом приказала:

– Закрывайте ворота!

* * *

«Нужно просто открыть переход…»

Астринг запущен, первый контур активирован, и гудение звёздной машины слышно во всех уголках цеппеля. Галилей сидит в кресле, положив руки на рычаги управления, и смотрит в «дальний глаз». Смотрит на астероид, который становится всё больше и больше, грозя занять своим изображением весь «дальний глаз». И займёт. Но это будет означать, что Галилей не успел и через мгновение гигантское тело вдавит «Пытливый амуш» в океанское дно. И сделает с Траймонго то, что предназначено…

– Не предназначено, – шепчет Квадрига и запускает второй контур астринга, формируя «окно перехода», открывая в Пустоте тоннель к местному солнцу. И крепко, неистово крепко сжимает рукояти, сжимает так, словно собирается расплавить астрелий, из которого они сделаны. Из которого в этой комнате сделано всё.

«Окно перехода» может появиться где угодно: над «Пытливым амушем», под ним, с любой стороны… «Окно» непредсказуемо, и поэтому переходы совершаются с остановившегося цеппеля, поднявшегося не меньше, чем на пятьсот метров над землёй. И когда «окно» появляется – оно втягивает в себя корабль. Быстро и резко. И воспротивиться этому невозможно – двигатели неспособны противостоять притяжению Пустоты. Астролог не способен управлять происходящим, но Квадрига больше не астролог. И, наверное, уже не совсем человек.

Он часть астринга.

Неистово сжатые руки не расплавили мерцающий металл, а вошли в него, наполнились его блеском и тяжестью, а через руки – весь Галилей. Секунды… нет – намного меньше секунды понадобилось на то, чтобы наступило полное слияние живого и таинственного. Чтобы человек – или уже нечеловек – стал частью машины – или уже немашины.

Намного меньше секунды…

И раздался неистовый, пронзительный вой, заставивший схватиться за головы всех членов команды. Невыразимо страшный, раздирающий вой – не услышанный только Галилеем. Сосредоточенным, спокойным, ни на что не отвлекающимся Галилеем, который мягко повёл рукой, ставшей частью машины, и этим движением передвинувший раскрывшееся «окно перехода» на двадцать километров вверх, с безупречной точностью захватив астероид, как раз вошедший в верхние слои атмосферы.

* * *

– Это самое прекрасное, что я видел в жизни, – произнёс Помпилио, глядя на безбрежный и очень спокойный, очень тихий океан. Даже два океана: цвета морской волны снизу и цвета безоблачного неба сверху, сливающиеся в горизонте так, что разглядеть его линию не было никакой возможности.

– Что мы видели в жизни! – воскликнула Кира, крепко прижимаясь к мужу. – Мы!

Ощущение победы ещё не навалилось, не накрыло с головой, они только выдохнули, сбросили неимоверное напряжение и оказались… немного растерянными.

Словно стали свидетелями чуда.

Потому что стали свидетелями чуда.