— Перед вами неудачник, посмешище, которое не востребовано обществом, но… — Неизвестный протянул руку, как бы пресекая попытку его оборвать, однако никто не собирался его обрывать, Уд смотрел на него своими спокойными холодными умными глазами. — Нет! Я не буду просить, мне не нужны подачки! — вдруг вызывающе воскликнул уличный неврастеник. — Я… я хочу заработать. Я ученый. И я… — Он вдруг опять впал в транс. — К черту многолетние изыскания в области молекулярной химии, к черту упования на гранты Сороса, которые достаются только по блату, я решился… я — Он вдруг словно бы в пароксизме страха и катастрофического самоумаления, «сжигая все мосты», схватился за свой действительно огромный лоб макроцефала и исступленно прокричал: — Вот, возьмите, я жертвую, я готов: пусть на этом лбу, на этом вместилище разума мне навечно сделают татуировку — полное название вашей фирмы «Кичхоков корпо-рейшн», и я до конца своих дней… словом, обязуюсь носить здесь, как живая реклама… на лбу… за небольшое, но пожизненное вознаграждение… и никогда не пользоваться головным убором…
Он сник, из него будто выпустили воздух. Он обессиленно смежил веки, ожидая своей участи. Когда он открыл глаза, то увидел перед носом маячившую фигу — ее соорудил Уд из своих крупных сильных пальцев. Ученый отпрянул, готовый оскорбиться вдрызг, насмерть.
— Вот вам даст Сорос грант! — проговорил Уд в лицо обескураженному химику. — Вот вам общество создаст условия для исследований! Это постсоветская химера. Миф! Надо самим спасать отечественную науку! Слышите?
Неврастеник вжался спиной в кожаное кресло салона, он не знал, что говорить.
— Я знаю, что вам делать, — сказал Уд после паузы. — Мне не нужен ваш лоб. Мне нужен твой интеллект. Я даю тебе работу. Лаборатория гидролиза на передовом ликероводочном производстве. Две тысячи баксов оклад плюс — если прибыль — премия, плюс — если сверхприбыль — поездка за границу в любую точку мира с семьей. У тебя есть семья?
— Ушла. Она ушла от меня…
— Вернется.
Химик стал почему-то сползать с кресла на пол. Уд сделал несколько легких шлепков по щекам слабонервного человека, привел его в чувство, заставил того записать на бумажке свой телефон и отпустил.
Когда тот на ватных ногах удалился, Уд вызвал по переговорному устройству Лапикова, сидевшего в другом отсеке огромного лимузина:
— Возьми телефон. На работу с понедельника. Лаборатория гидролиза. Изделие № 37. Приведи его в порядок. Обласкай. Уверен в колоссальной самоотдаче.
Все, казалось, было на мази, все обдумано — ужин с Афродитой в «Президент-отеле», интимное рандеву в заведении Юлии при театре, как вдруг рухнуло и то и другое. И это за три часа до назначенного времени встречи.
Лапиков как-то не подумал о том, что Юлия, кроме того, что она заслуженная артистка и держательница ночного ресторана-казино при театре, еще и женщина. Поэтому он не ожидал такой бурной негативной реакции на свое деловое предложение — отдать боссу сегодня вечером комнату на 3–4 часа для свидания. «Сумма не имеет значения, называйте», — сказал Лапиков по телефону. Юлия сначала подумала, что клерк назначает свидание ей по поручению босса, и, вспыхнув, отказалась от денег. Лапиков поздно понял свою оплошность. Когда до Юлии дошло, что речь идет о встрече Уда с другой женщиной, она пришла в неистовство, в бешенство, кричала о цинизме, продажности, скверне, и о чем она только не кричала, Лапиков и слов-то многих не знал.
— Видать, достали вы эту артистку в первый-то раз, — говорил он Уду после всех этих событий. — Понравились, видать, очень. Орала как резаная. Ревность.
Уд был не в духе, но слушал не без приятства.
— Ох, вы тогда с ней и набедокурили, шеф! — льстиво и как-то слишком по-приятельски продолжал Лапиков, но Уд указал ему его место.
— Всегда-то у тебя, Лапиков, все выражения какие-то дурацкие. «Набедокурили». Это надо так сказать! Из какого комода ты такие речи вытаскиваешь, фу! — и он отмахнулся от воображаемой пыли. — Вот ты мне такие спичи в свое время писал, а я и не понимал, что это чушь. Что б со мной было, если б не Юджин.
Лапиков слушал с опущенной головой. У него сделались глаза, как у умной свиньи, при которой заговорили о копченостях.
Босс скучно посмотрел на слугу:
— Орала, говоришь, как резаная?
— Они все истерички, эти сексуально озабоченные. Все, — сказал Лапиков.
— Слушай, Лапиков, а ты семейный? У тебя есть жена, баба? Как у тебя в этом плане?
— С этим? У меня все в норме, шеф. Два раза в неделю. Больше нам не надо.
— Хорошо вам, импотентам, — улыбнулся Уд и сделал знак, чтоб Лапиков ушел.
Зеркала и совокупление отвратительны, ибо умножают людей.