Сады Приапа, или Необыкновенная история величайшего любовника века

Коля вправду едва не уснул от дурмана испарений и от красоты девушки. Ей шел даже бледно-карамельный прозрачный простудный пупырышек на губе, он у нее только начинался и еще не превратился в лихорадку. Эти губы были так близко от Коли, что, будь его воля, он бы легонько поцеловал ее в этот пупырышек, но, конечно, не решился на это. Девушка уже стояла в нему боком, разговаривая с другим клиентом. Впервые в жизни Коля усомнился в своей теории любви без последней телесной близости, фигурка девушки — такими глазами он впервые посмотрел на девушку — была создана с физическими характеристиками любви, переливы видимых и скрытых выпуклостей, впадинок, покатостей, не заботясь об этом, излучали призыв, ее хотелось прижать, раздеть, целовать, войти в нее всю, слиться в одно…

Коля испугался своих мыслей, будто кто-то мог их услышать, кашлянул в ладонь. Девушка была уже свободна и с выражением приветливого вопроса подошла к нему.

— Какие-то проблемы?

— Нет, — он смутился, — я у вас пупырышек на губе увидел, — он улыбнулся.

— Да, я знаю. Завтра он будет как колючка у кактуса, — она тоже улыбнулась. — Так бывает у всех недотрог.

Она вдруг благодарно на него посмотрела, для блезира подтянула его галстук, легонько, почти не коснувшись, поцеловала его в щеку.

— Завтра, — сказала она с хитринкой, — я уже буду бациллоносителем. Спасибо за покупку.

2

Двигался он к ресторану от метро по Фрунзенской набережной. Получилось, что слишком рано пришел, раза два обогнул огромное здание Министерства обороны, убив на это минут сорок… Конечно, он неспроста тянул время, нервничал, медлил, чего только не передумал… Мимо проехала красная машина с открытым верхом, за рулем сидела блондинка с красным развевавшимся шарфом вокруг шеи и в темных очках. Она возле Коли чуть притормозила, дала ему поравняться с авто и, когда Коля угрюмо прошастал дальше, втянув голову в плечи, произвела три коротких гудка. Коля оглянулся, думая, что загораживает дорогу сзади идущему транспортному средству, даже не подозревая, к каким сторонам его натуры взывали только что эти условные гудки.

Да, господа, это была одна из тех жриц храма тяжелого эроса, которая предчувствовала в невзрачном простолюдине скрытого принца сладострастия, но в этот раз блуднице изменило чутье, она среагировала на отсутствующее причинное место, это был ложный фантомный манок. Так, наверное, безотчетно встрепенулось бы сердце альпиниста, если б он оказался в какой-нибудь пустыне на месте срытой горы: да, горы нет, но его сердце учащенно бьется, прозревая на пустом месте фантом безвещественной неоглядной громады…

Коля запустил руку в карман брюк, слегка скособочился, присел, делая вид, что что-то нужное затерялось на самом дне сатинового углубления. Он делал так время от времени: проверял. В нем жило чувство, что как чудом Хуссейн исчез, так чудом и объявится. Но, увы, чудо тянуло со своим объявлением — низ живота был по-прежнему пуст, как у пластмассового голыша…

3

…Наукой сказано твоей,
Что чем природа совершенней в сущем,
Тем слаще нега в нем и боль больней.
Данте. Божественная комедия

Коля собрался было в третий раз обходить здание Минобороны… Он заметил, что там с каждой минутой оставалось все меньше светящихся окон, вообще город постепенно погружался в сумерки. «Надо идти», — решился он и направился к ресторану.

В вывеске «У Автандила» не горела буква «в», что как-то не понравилось Коле: «Непорядок, как такое допускает Нина и ее грузин».

У входа никого не было. Коля дернул за дверь, она была закрыта, он прильнул к стеклу, сделал из ладоней окошко и разглядел возле гардероба смотревшего на него Степана. Поманил рукой. Тот почему-то пошел не к Коле, а в зал. Рассек фигурой свисавшие стеклярусные нити над входом. Минуты две его не было. Коля ждал. Степан снова прошел сквозь стеклярусную занавеску и направился к входной двери. Не глядя на Колю, нагнулся, потом выпрямился и перед Колиным носом повесил табличку:

МЕСТ НЕТ

Коля застыл перед этой табличкой с какой-то глупой остановившейся улыбкой. Потрогал галстук. Почему-то вспомнил, как ездил после свадьбы с Ниной на Камчатку, летели они на 12-местном АН-2 над дымящимся кратером сопки, на борту еще была пара, офицер с красивой девушкой, и этот офицер попросил летчика спланировать ниже уровня краев кратера, ну, для щекотки нервов, и летчик снизился, они летели сквозь дым и испарения в чреве вулкана, все были в нервном восторге, та девушка целовалась с офицером, а Нина вцепилась в Колину руку и сжимала ее… Это было самое счастливое семейное воспоминание Коли.

Он брел мимо здания Минобороны (там теперь горело окон наперечет), ничего не замечая, в какой-то прострации. Боль. У него ничего не болело в отдельности, но болело все, он сам был вместилищем собственной боли, смутной, невыразимой, тем более тяжелой, что ей некуда было истощаться в словах жалобы.