Сады Соацеры

Приведя гостей в спальни, управляющий долго еще хлопотал, подтыкая одеяла, подсовывая подушечки. Но уже крепкий и долгий сон овладел «белыми гигантами». Они дышали и сопели так громко, что дрожали стекла, трепетали растения в углах, и кровати трещали под их не по-марсиански могучими телами.

Лось открыл глаза. Синеватый, искусственный свет лился с потолка, как из чаши. Было тепло и приятно лежать. «Что случилось? Где я лежу?». Но он так и не сделал усилия – вспомнить. «Боже, какая усталость», – подумал он с наслаждением, и снова закрыл глаза.

Поплыли какие-то лучезарные пятна, – словно вода играла сквозь лазурную листву. Предчувствие изумительной радости, ожидание, что вот-вот из этих сияющих пятен что-то должно войти сейчас в его сон, наполняло его чудесной тревогой.

Сквозь дрему, улыбаясь, он хмурил брови, силился проникнуть за эту тонкую пелену скользящих, солнечных пятен. Но еще более глубокий сон прикрыл его облаком.

…По площади копыта отзвонили пустынно и гулко. Авангард подскочил к углу трех улиц, где над каменной рябью мостовых свисали со стен небоскреба алые флаги непоколебимо, как металл: Ревком. Под балконом, потрясая пиками, авангард прокричал свой дикий и радостный вызов. И с высоты из-за решетки, ликуя, наклонялись маленькие, безумно юркие, в пиджаках и без шапок, махали руками и кричали в приливающие ощетиненные низины:

– …приветствуем…

– …пусть услышат угнетенные массы мира!..

– …да здравствует!..

Из далей, перспектив, как прибой, мчались конные, рассыпая в улицах крик телег и дробь копыт. С низов махали шапками, из опрокинутых лиц тысячи горящих глаз глядели ввысь – на ниспадание алого, на гаснущие алебастровые химеры небоскребов, на каменные арки культур – там оркестры веяли волнами слав – из раскрытых пересохших глоток, из спертых зыком грудей выло:

– …а-а-а-а!..

С окраин, из доков, из трущоб бедноты шли вставшие из земли, давя улицы множеством, зыбля алые лохмотья над зыбким океаном тысячеголовья, и от них, еще невидимых, из сумеречных недр стенало:

– …а-а-а-а!..

Лось скинул ноги с постели. Сел. Так, сидел некоторое время, опустив голову. Поднялся, дернул в бок толстую штору. За узким окном горели ледяным светом огромные звезды, – незнакомый их чертеж был странен и дик.

– Да, да, да, – проговорил Лось, – я не на Земле. Земля осталась там. Ледяная пустыня, бесконечное пространство. Уйти так далеко! Я – в новом мире. Ну, да: я же – мертв. Ведь я это знаю. Душа моя – там.

Он сел на кровать. Вонзил ногти в грудь, там – где сердце. Затем, лег ничком.

– Это ни жизнь, ни смерть. Живой мозг, живое тело. Но весь я покинут, я – пуст. Вот он, вот он – ад.

Он закусил подушку, чтобы не закричать. Он сам не мог понять, почему вторую ночь его так невыносимо мучает тоска по земле, по самому себе, жившему там за звездами. Словно – оторвалась живая нить, и душа его задыхается в ледяной, черной пустоте.

…Далеко впереди катились, расползаясь по радиусам степей, армии: к кораблям. С презрительной усмешкой, свертывая с дорог, отделялись от них последние из мертвецов Оборовича. Эти не хотели уходить: скрываясь в горах, поджидали идущих с севера, чтобы напасть, убить, еще раз умереть.

– Кто здесь?

Лось вскочил. В окно бил луч утреннего света. Соломенная, маленькая комната была ослепительно чиста. Шумели листья, свистали птицы за окном. Лось провел рукой по глазам, глубоко вздохнул. Сердце было тревожно, но радостно.

В дверь опять легонько постучали. Лось распахнул дверь, – за нею стоял полосатый толстяк, придерживая обеими руками на животе охапку лазоревых, осыпанных росою, цветов:

– Аиу утара аэлита, – пропищал он, протягивая цветы.

* * *